Они хотят быть как мы - Джессика Гудман

– Роберт начал присматриваться к мелким чувачкам на предсезонке по лакроссу, – продолжает Генри. – Говорит, что у нас уже есть несколько победителей.

Я пожевываю нижнюю губу.

– Но все равно еще слишком рано, тебе не кажется?

– Может быть, – осторожно произносит Генри, как будто действительно обдумывает мои слова, как будто мой голос имеет значение. – Но надо заранее подбирать себе смену. Не об этом ли всегда говорят выпускники?

Ага, смена. Типа подопытных кроликов. Проклятие моего существования. Мне устроили первое боевое крещение через неделю после того, как взяли в команду Игроков. Этот говнюк Томми Котлав приказал мне пробраться в школьную химическую лабораторию после теннисной тренировки и стащить мензурку для его подружки Джули Штраус, чтобы использовать посудину как вазу для цветов. Я чуть не расплакалась на месте. Тогда я еще не знала, что это одно из самых легких испытаний.

– И все равно еще рановато, по-моему, – говорю я.

– Знаешь, Брайс Миллер вполне мог бы сгодиться.

– Он сгодится, – медленно отвечаю я.

– Адам тебе что-нибудь говорил об этом?

Если честно, Адам прислал мне сообщение этим утром перед школой. Текст короткий, но он весь день не выходит у меня из головы: «Остерегайся моего брата, понял? Я знаю, что ты меня прикроешь, Ньюман».

– Я уверена, он только и ждет этого, – говорю я.

Генри закатывает глаза.

– Да, но Брайсу придется рассчитывать не только на своего брата. Родство с Адамом Миллером не гарантирует того, что весь мир ляжет к его ногам.

– Верно. – Я хочу прекратить этот разговор. Имя Адама всегда звучит в устах Генри ядовито и озлобленно.

– Посмотрим, подойдет ли он нам. Мы всегда так делаем. – Генри останавливается перед моим домом.

У меня мурашки бегут по коже, и мне не терпится сбежать от его вопросов об Адаме. Я оставляю быстрый поцелуй на его щеке.

– Увидимся позже, детка.

– Джилли! Это ты? – доносится голос мамы, когда я распахиваю дверь. – Я на кухне. Иди сюда!

Она частенько встречает меня дома в льняных топах свободного кроя и широких шелковых шарфах, и ее руки художницы всегда вытаскивают что-то из духовки или коробки с красками. Сегодня она заворачивает в фольгу щедрый противень лазаньи. Она традиционно готовит это блюдо по случаю начала учебного года.

– Как все прошло? Первый день выпускного года! – чуть ли не визжит она. От возбуждения ее разрастающиеся морщинки превращаются в кратеры.

– Отлично! – Я широко улыбаюсь, чтобы не давать повода не верить мне.

– Это машина Генри?

– Ага.

Она качает головой и смеется.

– Какой парень.

Хотя и перешагнувшая удручающий пятидесятилетний рубеж, мама по-прежнему остается самой ослепительной женщиной в нашей округе. Активистка трех книжных клубов, сестринской церковной общины и самых разных общественных проектов Золотого берега, она при этом успевает ваять элегантные керамические горшки и причудливые извилистые вазы, которые раз в сезон приводят ее на страницы журналов Vogue и Architectural Digest[15]. Можно подумать, что ее крутизна позволяет нам угнаться за богатыми отпрысками из «Голд Кост», но реальность включает в себя долгие часы преподавания искусства керамики в местном колледже и частные уроки для гиперпривилегированной элиты. Мама говорит, что все эти усилия не напрасны, потому что дают ей возможность заниматься любимым делом и дарить нам детство, которого у нее никогда не было. Ее родители, хиппи конца семидесятых, снабжали товаром второсортные рок-группы, разъезжая по округе в фургоне. То, что она сумела устроить нас с Джаредом в частную школу, – как почетная награда для нее, даже если вся эта ситуация вызывает у меня чувство, будто я таскаю на себе их с папой надежды и мечты как драгоценную тяжеленную ношу.

На самом деле я не замечала их упорного стремления к моему совершенству вплоть до пятого класса, когда мама с папой не так уж тонко предложили мне подать заявку на получение гранта от фонда бывших выпускников «Голд Кост» для обучения по программе STEM[16]. Грант выдавали тайно каждый год, и он обеспечивал одному-единственному счастливчику полный доступ к многомиллионному научному крылу школы, углубленным курсам и внеклассным занятиям. Десятки выпускников в дальнейшем продолжили обучение в университетах по лучшим научным программам, что неудивительно. Я никогда не видела маму и папу такими счастливыми, как в тот день, когда мне присудили грант.

Не то чтобы «стипендиат» написано у меня на лбу, но порой, клянусь, это, должно быть, очевидно. Я не ношу дизайнерские мокасины, которые хоть как-то компенсируют унылую плиссированную клетчатую юбку. У меня нет собственной машины. Я не провожу лето на пляжах Хэмптонса. «Кому нужен пляжный дом, когда живешь рядом с пляжем!» – воскликнула мама, когда еще в средних классах я сказала ей, что Шайла пригласила меня к Арнольдам в их особняк на Восточном побережье.

Грант не покрывает всех расходов – приходится за свой счет приобретать школьную форму, учебники и оплачивать членские взносы на науку. Ну, и полностью – обучение Джареда, конечно. Родители тратят все свои ресурсы на то, чтобы мы оба могли учиться в «Голд Кост», в надежде на то, что это как-то окупится. Что мы с моим младшим братом поступим в достойные колледжи – в идеале, из Лиги плюща[17], – чего не гарантирует Картрайтская государственная средняя школа, где аттестаты получает лишь половина выпускников.

Чем платить за колледж – это до сих пор щекотливый вопрос, и я стараюсь даже не заикаться об этом. Я притворилась, будто не слышала приглушенный спор родителей поздним вечером, когда они считали, что мы уже спим.

– Пусть она сначала поступит, – прошептал отец. – А уж потом будем думать.

Но стоит ли оно того? Долгие часы, что папа проводит в бездушном офисе, сгорбившись над цифрами? Фальшивые улыбки, которые излучает мама, когда ей приходится делать вид, будто эти ужасные пьяницы – блестящие художники? Мой решительный настрой на успех? И вот тут-то в игру вступает архив Игроков. Я должна постараться. Для себя, но в основном для родителей.