Жаклин Кеннеди. Американская королева - Сара Брэдфорд

Годы спустя Ли весьма лирично описывала летние месяцы в Ист-Хэмптоне, океан, который обе девочки любили (сохранилось стихотворение, написанное десятилетней Джеки и озаглавленное «Радость моря»), ощущение свободы, когда в начале июня они уезжали из Нью-Йорка в четырехдверном темно-синем «форде» с откидным верхом, причем частенько за ними гналась полиция (Джанет периодически останавливали за превышение скорости), приезд и распаковывание вещей – четыре пары шорт (красные, синие, белые и серые), четыре полосатые рубашки, две пары полукед. Для Джеки лето означало долгожданную встречу с Балериной, прогулки в пятницу вечером на станцию, чтобы встретить отца, приезжавшего на уик-энд из Нью-Йорка, подкладывание монеток на рельсы перед прибытием поезда. Осенью девочек увозили обратно в город, потом семья возвращалась в Ист-Хэмптон на Хэллоуин и уезжала в Нью-Йорк до следующего июня.

Когда Джеки исполнилось семь лет, семья стала разваливаться. Родители постоянно ссорились, и Джанет срывала зло на детях, порой даже шлепала их. В конце 1930-х соотношение сил изменилось в пользу Джанет. Черный Джек и сам понимал, что не прав, но не мог перестать бегать за юбками. На одной из фотографий того времени изображена Джанет в костюме для верховой езды, она в изящной позе сидит на барьере, а за ее спиной Черный Джек, не скрываясь, держит за руку хорошенькую девушку. Уже на следующий день этот снимок опубликовала газета «New York Daily News», конечно же снабдив недвусмысленными намеками, крайне унизительными для Джанет. Джеймс Ли, которому не терпелось избавиться от ненавистного зятя, посоветовал дочери обратиться к адвокату по бракоразводным делам, но Джанет, все еще не желавшая ставить крест на своем браке, отказалась. Неисправимый Черный Джек, как всегда безалаберный, не собирался менять привычный образ жизни: после закрытия сезона устраивал шумные вечеринки в Уайлдмуре, куда приглашал друзей-биржевиков и хористок, а пока жена с дочками отдыхала в Ист-Хэмптоне, использовал для той же цели нью-йоркскую квартиру. Когда Ли спросили, почему ее мать относилась к отцу с такой злобой, она ответила: «Думаю, папа очень обижал маму в первые годы их брака… Он засматривался на других женщин и любил флиртовать. Я знаю, тысячи мужчин делают то же самое, но мама так и не смогла смириться…»

Еще одной причиной разлада стали деньги. Состояние Черного Джека заметно истощилось, в 1933-м и 1934-м ему, чтобы уцелеть, даже пришлось взять ссуду у тестя, вдобавок он прекрасно понимал, что и его апартаменты на Парк-авеню – благотворительный жест Джеймса Ли, и это жестоко ранило его самолюбие. Хотя в 1936 году дела у Джека несколько поправились, дядя настоятельно требовал с него возврата долгов, включая кредит на 25 000 долларов, взятый в 1930-м, а налоговое ведомство настаивало на уплате весьма значительной суммы налогов за прошедшие годы. В свою очередь Джанет негодовала на неспособность мужа обеспечить стабильность, любовь и нежность, необходимые, чтобы улучшить прохладные отношения с отцом. Обижало ее и то, что дочери явно восхищаются отцом и предпочитают его общество. Подсознательно девочки стали на сторону очаровательного, любящего отца, а не строгой матери. «Обе девочки ненавидели мать, – вспоминал друг детства сестер Бувье. – С отцом Джеки была близка почти как с любовником и одновременно стыдилась за него. Джанет не любила этих своих дочерей, она любила только детей от брака с Окинклоссом». Резкость Джанет не уменьшилась и когда дочери выросли. Майкл Кэнфилд рассказывал одной из двоюродных сестер, что в приступе гнева Джанет могла ударить Джеки. Характер у Джанет был вспыльчивый, и приближение грозовых вспышек чувствовалось заранее. Возможно, правильнее было бы сказать, что девочкам претили постоянные придирки матери. «Она слишком многого от нас требовала, – вспоминала Ли, – я уже не помню подробностей, но придиралась она буквально ко всему… Идеальность, только идеальность, иначе сплошные придирки. Возможно, дело в том, что мама была недовольна собой».

В конце сентября 1936 года Джанет через суд потребовала разъезда сроком на шесть месяцев. Черный Джек перебрался из апартаментов в отель «Уэстбери», который и так практически был ему вторым домом, поскольку он часто встречался со своими пассиями в «Поло-баре». Следующее лето супруги провели вместе с Ист-Хэмптоне, но по возвращении в Нью-Йорк в сентябре разъехались окончательно. Согласно одному из биографов Джеки, то лето стало тяжелым испытанием для семьи Бувье. В маленьком городе жители всё знают друг о друге, и в клубе верховой езды, где Джеки проводила бо́льшую часть времени, «все дети знали о разладе в ее семье, и кое-кто норовил уколоть Джеки. Однако, если она не хотела чего-то слышать, то просто не слушала. Обладала огромной для такой маленькой девочки выдержкой». Другой член клуба вспоминает, как грустная Джеки бродила по округе, словно «бездомный котенок», разговаривала с конюхами, торчала возле лошадей. «Иногда казалось, что мыслями она где-то очень-очень далеко, в мире, нарисованном ее воображением». Родственники Джанет во всем винили Черного Джека. Младшая сестра Джанет, Уинифред, говорила: «Ему нет оправдания… Он ужасный человек, самый ужасный на всем белом свете».

Летом 1938-го Джанет сняла дом в Беллпорте, в сорока милях от горячо любимого дочерьми Ист-Хэмптона, подальше от бывшего мужа. Август девочки провели с отцом, но и в Ласате жизнь трещала по швам, в семье царил полный разлад. Майор влюбился в англичанку, миссис Мейбл Фергюсон, которая жила и работала в Нью-Йорке. Эди Бил рассказывает, что измена деда разбила бабушке сердце в прямом смысле слова. Меньше чем через два года, в апреле 1940-го, Мод умерла.

Для Джеки удар был личным, а вот унижение – публичным. 26 января 1940 года «New York Daily Mirror» опубликовала новость о разводе ее родителей, под заголовком «От светского брокера требуют развода через суд», с пикантными подробностями (видимо, с подачи адвоката Джанет) насчет любовниц Джека и фотографиями. Крупные новостные агентства подхватили и принялись муссировать эту новость, а затем ее растиражировали таблоиды и газеты по всей стране. На людях Джеки носила защитную маску сдержанности, так что никто из школьных приятелей и учителей даже не догадывался, как ей больно. «Это был самый ужасный развод из всех, свидетелем которых мне довелось быть, – вспоминает Ли, – поскольку обе стороны буквально исходили желчью, а мы с Джеки чувствовали, как каждый из родителей пытался перетянуть нас на свою сторону, и притом оба они поносили друг друга…»

Именно тогда Джеки развила в себе способность пропускать мимо ушей то, чего не хотела слышать, отгораживаться от боли, что впоследствии сослужило ей добрую службу. «Джеки ужасно повезло, что она умела отключаться, – говорила Ли. – Представьте себе, что в течение десяти лет вы не слышите от родителей ничего, кроме ругани по адресу друг друга. Тут как с испорченной пластинкой, в конце концов начинаешь пропускать треск мимо ушей, поскольку заранее знаешь, когда его ждать… Я всегда завидовала способности Джеки нажимать кнопку и отключаться…» Увы, даже Джеки не могла отключиться полностью. После развода родителей и публичной шумихи она, полная глубинной неуверенности и злости, избегала людей, доверяя лишь узкому кругу избранных друзей. Она еще больше полюбила книги и стихи, вымышленный мир, где можно укрыться от неприглядной действительности. До конца жизни она предпочитала скользить по поверхности, опасаясь выяснять, что таится под нею, и находила успокоение в бешеных скачках на лошади через препятствия. Черный Джек как-то раз сказал будущему мужу дочери: «Джон, если у тебя возникнут проблемы с Джеки, просто посади ее в седло».