Жаклин Кеннеди. Американская королева - Сара Брэдфорд

Однако потомки Майора относились к «Нашим предкам» с почтением, как того требовала семейная легенда, и в 1961 году Мэри ван Ренсселаар Тэйер, работая над официальной биографией Джеки как первой леди Америки, придерживалась аристократической версии, но в дальнейшем один из американских историков тактично разоблачил фальсификацию. На самом деле Бувье – потомки разбогатевших французских иммигрантов в третьем поколении, которые выдумали себе родословную, превратив лавочников в титулованную знать. В Америке времен юности сестер Бувье, где социальное положение играло далеко не последнюю роль, все члены «высшего общества» точно знали, кто откуда родом, и верховодили потомки англосаксонских протестантов. Но даже после того, как в 1960-х годах миф о благородном происхождении Бувье был развенчан, двоюродная сестра Джеки, Эди Бил, модель, известная своими эксцентричными выходками, в одном из интервью 1972 года ничтоже сумняшеся похвасталась: «Все мы потомки французских королей XIV века». Когда в 1953-м Джеки вышла за Джона Кеннеди, газеты трубили, что состоятельный бостонский сенатор ирландского происхождения породнился с семьей потомков французской аристократии. Крупнейший американский эссеист Гор Видал писал по этому поводу: «Не знаю, как Джанет [мать Джеки] сумела выкрутиться. Но для прессы это было то, что надо. Будто браком сочетались отпрыски Плантагенетов и Тюдоров. Абсурд! На самом деле Бувье происходили из простонародья…» Да, Бувье были католиками, но вовсе не Католиками с большой буквы, а обычными выходцами из средиземноморской армады католических государств, затесавшимися среди «коренных американцев», сиречь протестантов англосаксонского происхождения. Джеки, которая обещала стать замечательной красавицей, подобные вопросы как будто бы не слишком волновали, но в глубине души она чувствовала себя одиночкой; много лет спустя, намекая на Ньюпорт, она призналась музыканту Питеру Дакину: «Питер, мы оба с тобой здесь чужаки». Вообще-то Джеки отнюдь не считала себя хуже других, напротив, это лишь усиливало в ней ощущение собственной уникальности. Она никогда не стремилась слиться с толпой, куда ближе ей были творческие, талантливые, оригинальные люди. В любви Джеки тоже обращала внимание отнюдь не на «коренных» американцев, достаточно вспомнить трех главных мужчин ее жизни – потомка католиков-ирландцев Джона Кеннеди, грека Аристотеля Онассиса и еврея Мориса Темпелсмана.

Кроме деда Джеки обожала отца, невероятно обаятельного Джона Верну Бувье-третьего, который походил на своего отца только внешне. Дед, Джон Верну Бувье-младший, человек по характеру деятельный, состоял во всевозможных клубах и комитетах: к примеру, как он с гордостью отмечал в «Наших предках», участвовал в постоянном комитете Общества выпускников юридического факультета Колумбийского университета, занимал пост вице-президента клуба выпускников этого факультета и был членом совета братства Дельта-Каппа-Эпсилон, от своего прадеда, капитана Джеймса Юинга, унаследовал членство в элитарном Обществе цинциннатов Мэриленда, а также был президентом отделения общества «Сыновья американской революции» в штате Нью-Йорк (через прапрадеда, Джона Гриффита), генерал-президентом главного общества «Сыновья американской революции» и т. д. Не в пример своему отцу, Джон Верну Бувье-третий отличался свободомыслием, отсюда его антипатия к разного рода комитетам и помпезным клубам, которая передалась и дочери. Возможно, под нажимом отца Джон вступил в нью-йоркское отделение «Сыновей американской революции» и Общество цинциннатов Мэриленда, но по-настоящему интересовался деятельностью лишь трех организаций – братства выпускников Йельского университета («Книга и змея») и двух клубов в Нью-Йорке (Йельского и теннисного). Он обожал мать, которая во всем ему потакала, и частенько цапался с отцом, который не одобрял его недисциплинированность и эгоизм. Между ними периодически вспыхивали шумные ссоры, Майор орал, грозил лишить сына наследства, но угрозы не возымели должного действия.

Отец Джеки был необычайно привлекательным мужчиной, его яркая внешность бросалась в глаза и выглядела экзотической на фоне ординарных американских парней. От предков он унаследовал смуглую кожу, черные волосы и пронзительно-синие глаза, за что получил немало прозвищ: после выхода знаменитого фильма с Рудольфом Валентино его окрестили Шейхом, еще называли Черной Орхидеей, а обычно (за пристрастие к карточным играм) – Черным Джеком. Над красиво очерченным чувственным ртом он носил тонкие усики а-ля Ретт Батлер из «Унесенных ветром» в исполнении Кларка Гейбла, а коронная фраза героя – «Если честно, детка, то мне плевать» – вполне могла стать девизом отца Джеки. Свои густые черные волосы он всегда аккуратно, волосок к волоску, причесывал на прямой пробор. Вдобавок он был крайне тщеславен (один из приятелей, навестивший Черного Джека в Бриджхэмптоне, где тот проводил уик-энд в элитарном клубе, отметил, что на стене комнаты висело не меньше шести Джековых фотографий) и тратил массу времени на поддержание внешнего лоска. Прекрасную физическую форму ему удавалось сохранять благодаря ежедневным тренировкам в Йельском клубе или в маленьком спортивном зале, оборудованном в кладовке его апартаментов. Джон постоянно ходил в солярий, загорал голышом на подоконнике квартиры на Парк-авеню или на закрытом мужском пляже клуба Мейдстоун. Одевался он безупречно, даже летом в Ист-Хэмптоне ходил в габардиновых костюмах с иголочки. Любил заниматься спортом, хотя и не мог похвастаться особыми достижениями, с удовольствием посещал бои профессиональных боксеров, скачки и важные футбольные матчи. Кроме того, играл на скачках и на бирже и за пристрастие к азартным играм был исключен из подготовительной школы Филипс Эксетер. Духовный рост и интеллектуальное развитие Джона Бувье совершенно не интересовали, так что в университете он не блистал, скорее был двоечником, и известность в Йеле снискал главным образом как устроитель вечеринок, на которые стекались толпы хорошеньких девушек. Он был неисправимым бабником, а позднее пристрастился и к выпивке.

Как и Джеки, Джон инстинктивно умел принять нужную позу перед объективом фотокамеры, обладал артистизмом и харизмой. Он принадлежал к числу мужчин, которых их собратья не любят или считают смешными, зато женщины не в силах устоять перед их обаянием. Поговаривали, что он плохо обращается с девушками: окружает новую пассию вниманием, пока ухаживает, а потом, когда она ему надоест, без сожаления бросает ее. Избалованный матерью юноша казался неспособным на серьезные отношения. Он, конечно, гордился своей женой Джанет, ее красотой, элегантностью и умением мастерски держаться в седле, но по природе своей оставался хищником, рисковым парнем, который не в силах бороться с соблазнами и отказываться от собственных прихотей. Джон не мог стать хорошим семьянином, мужем и отцом, в каком нуждались его жена и дочери. В отношениях с девочками он больше напоминал любовника, чем отца, – тщеславный, безответственный, но веселый, не терпящий скуки, нежный и требовательный. Некоторые не самые привлекательные черты Джона передались и дочерям. Однажды, когда они с Джеки и Ли гуляли в Центральном парке и какая-то пожилая женщина вознамерилась пристать к ним с разговорами, Джон велел Джеки: «Скажи ей, пусть прыгнет в пруд!» Взрослая Джеки тоже на дух не принимала зануд.

Хотя неверность отца причиняла матери боль и брак родителей распался целиком по вине Джона, Жаклин наслаждалась его успехом у противоположного пола. Джон «Деми» Гейтс, давний поклонник Джеки, вспоминает: «Она рассказывала мне о сложных взаимоотношениях с отцом, которого любила и уважала именно за то, что окружающие женщины от него без ума. Например, в родительский день в пансионе Фармингтон Джеки частенько обсуждала с отцом матерей своих подружек: “Как она тебе?” В ответ он мог сказать: “Да, она была очень недурна!” или “Я бы не прочь с ней поразвлечься!” Джеки находила это восхитительным. Отец подавал ей дурной пример, но тем не менее она выросла совершенно особенной, и это целиком заслуга матери».