Чаша судеб - Елизавета Дворецкая

Князь Держимир стоял позади нее и смотрел на пламенеющие клинки. Средний меч принадлежал ему. Он вглядывался в огненные блики на клинке, сквозь которые проступали темные пятна. Эти пятна оставила засохшая жертвенная кровь – тоже его собственная. Кровь князя – самая угодная жертва Перуну. Держимир вглядывался до боли в глазах, кровь и пламя сплетались в непонятные знаки. И он ждал, чувствуя, как сильно истомлен ожиданием. Если сейчас боги откажут ему в удаче, то найдет ли он в себе силы продолжать все это? Ведь говорят, что выше головы не прыгнешь, злой судьбы не переспоришь.

– Я вижу! – вдруг громко, исступленно закричала Звенила. – Я вижу знак воли богов! – Ее вытянутая рука указывала на средний меч. – Я вижу резу дороги и резу удачи! Удача ждет тебя, княже! Теперь ты добьешься ее, Огонь говорит ясно!

Держимир вскинул голову, щурясь от рези в глазах. Кмети бросили свои дела и столпились вокруг, стараясь ничего не упустить. А Звенила, стоя на коленях, схватила руку князя и бешено трясла, как будто хотела разбудить.

– Я клянусь тебе именем Перуна, именем Грома и Молнии, – я вижу знак удачи! – кричала она, и в голосе ее звучало такое дикое торжество, что становилось ясно: она сама не очень-то верила в такое счастливое предзнаменование, но теперь говорит правду. – Ты добудешь ее! Твой меч и мое слово – мы добудем твою удачу! Добудем!

Держимир молчал, пламя гудело, словно подтверждало слова чародейки. Байан-А-Тан вдруг выхватил с пояса нож и полоснул себя по запястью. Подняв руку над огнем, он дал нескольким крупным каплям крови стечь в пламя. Один за другим, по кругу, кмети стали делать то же самое, жертвуя Перуну и Огню свою кровь за исполнение добрых предзнаменований. У них одна судьба с князем и одна удача на всех.

* * *

Наутро, пока велишинцы еще спали, в город прискакал гонец из Славена.

– Княгиня Жизнеслава занемогла, из горницы не выходит, не встает! – объявил он встревоженному Светловою. – Просит тебя, княжич, с невестой и со всей дружиной скорее домой возвращаться.

– Да как же теперь ехать? – изумился Кремень. – Дай Велес здоровья нашей княгине, да только сейчас пора не для разъездов.

– Верно, верно! – сочувствующе закивал князь Скородум. – Жаль княгиню, да ведь сейчас ехать опасно.

Люди в гриднице переглядывались, качали головами, озабоченно поджимая губы. В последние дни месяца студена никто не выходит из дому без большой надобности, а пускаться в дальний путь и вовсе безумие. В дни безвременья между смертью старого и рождением нового года, в дни младенчества нового солнца, когда новорожденный Золотой Ягненок едва держится на ногах и лучи его почти не достигают земного мира, нечисть гуляет по земле в небывалой силе. И тем более опасно жениху отправляться в дорогу с невестой – нечисть стережет всякого, чья судьба на переломе: нареченных, молодоженов, беременных женщин, новорожденных детей.

Но Светловой, тревожась о матери, ни о чем таком не думал.

– Нет, надо ехать! – уговаривал он Скородума и Кременя. – Матушка моя меня ждет! Надо ехать! Ты, князь Скородум, с княжной оставайтесь, конечно, зачем вам зимней нечисти в пасть соваться, а я поеду!

– Поедем и мы, батюшка! – подала голос княжна Дарована, сочувственно глядя на Светловоя. – Уж вместе, так вместе.

Дружинам был отдан приказ собираться в дорогу. Решительно никто этому не обрадовался.

– Дави меня Полуночник, если князюшка наш не нарочно это все придумал, – бормотал себе под нос Миломир. – Нарочно гонца прислал, чтобы жених и невеста не слишком долго думали.

– Да что ты? – Товарищи ему не верили. – Княгиня наша всегда была здоровьем слаба. Не станет князь такого выдумывать! Не может он хотеть, чтобы его сын с невестой в безвременье ехал! Эдак совсем не доехать можно – ни сына, ни невесты!

Миломир не спорил, но оставался при своем мнении. И по крайней мере один человек в Светловоевой дружине был с ним полностью согласен.

Около полудня длинный обоз – князь Скородум с дружиной, княжной и ее прислугой, с приданым, дружина Светловоя и Кременя – выехал из Велишина. Впереди их ждал маленький речевинский городок Журченец, где Светловой ночевал по пути сюда в последний раз, и Кремень надеялся попасть туда засветло.

День выдался серым и хмурым, все широкое ложе Истира было засыпано снегом, на котором еще виднелись вчерашние следы Светловоевой дружины. Лес по обоим берегам дремал в сугробах, а вдали сероватый снег сливался с серыми снеговыми облаками. Перун спал в снежной туче, и весь мир спал, видя во сне весеннее пробуждение. Но до него еще было так далеко!

Княжна Дарована ехала на рыжем, как солнце, коне, на узде и на стременах звенели серебряные подвески и бубенчики. Поглядывая на нее, Смеяна не уставала восхищаться: княжна Дарована казалась ей прекрасной и величавой, как сама Солнцева Дева. Такой и должна быть княжна: статная, гордая, смелая! Неудивительно, что князь Держимир сватался к ней дважды. Украдкой Смеяна переводила взгляд с Дарованы на Светловоя, но он едва поздоровался с невестой и, казалось, больше о ней не вспоминал. Тревога о матери захватила его целиком. А может быть, его сердце не замечало земной красоты, стремясь к небесной.

«Кто науз наложит, только тот и снимет! – вспоминала Смеяна, что сама когда-то говорила Грачу. – А на него науз сама Лада наложила. Снимет ли? Или… или кто-то другой? Может быть, я…» Пугаясь собственной смелости, закрывала рукавицей рот и толкала коленями лошадиные бока, скакала впереди всех, взрывая снежные вихри и звеня бубенчиками на сбруе, как сама Зимерзла. А почему бы и нет? Ведь освободила же она Грача! Знать бы только, что тут перегрызть…

* * *

Звенила первой поднялась на высокую прибрежную гору. Князь Держимир шел за ней, стараясь не наступать в следы чародейки. За ним шуршали сапоги дружины, но снег не скрипел – было не очень холодно, для сурового месяца студена почти тепло. С горы открывался вид далеко во все стороны, и все же мир казался тесным. Вершины деревьев упирались прямо в серые тучи.

Сумерки медленно и неотвратимо надвигались на земной мир. Синяя зимняя мгла, ненадолго отпрянув, стремительно возвращалась на свое широкое ложе, окутывала леса и реки, в эти короткие дни принадлежащие ей безраздельно. Стояла тишина, только изредка мелкими порывами холодил лицо ветерок.

Оглядевшись, Держимир ощутил неприятную робость. На этой горе он был открыт всем ветрам, всем злым вихрям, несущим сглаз, болезни, смерть. И Звенила, в длинной белой рубахе, в волчьем полушубке, с распущенными волосами, казалась живым воплощением этих бед, одной из лихорадок, Ветровой Матерью. Держимиру стало страшно рядом с ней, и он крепче сжал зубы, отчего лицо его сделалось еще более суровым и ожесточенным. Никто не должен знать о его страхе. Ворожба Звенилы послужит его благу, поможет переломить злую судьбу и заставит ее подобреть! Даже зная, как это опасно, упрямый князь готов был отдать хоть всю свою кровь, но добиться удачи.

Кмети, поднявшись вслед за вожаком к вершине, встали широким полукольцом за спинами князя и чародейки. Звенила вышла вперед, повернувшись лицом к заснеженному Истиру. Ветерок трепал длинные пряди ее волос, в которых скопились снежинки… или это седина? Внезапно заметив эту седину, на которую раньше не обращал внимания, Держимир поразился – неужели она так стара? Он попытался сообразить, сколько лет чародейке, но не мог. Она появилась в горницах его матери, когда ему было лет десять, и он не замечал перемен в ней, как обычно не замечаются перемены во всех близких.