Чаша судеб - Елизавета Дворецкая

– Благодарим тебя, Макошь Матушка, и тебя, Дажьбоже пресветлый, и тебя, Свароже-господине, за ваш великий дар! – глухим, низким голосом затянула старуха. Смеяне удивительно было слышать, что Сварога прославляют только третьим, но она вспомнила, что смолятичи считают своей главной покровительницей Макошь. – Благодарим тебя, Князь-Огонь, всем князьям князь, всем отцам отец! Храни нас в году новом, как хранил в году старом, обогрей наши очаги, дай нам хлеба в полях, зверя в лесах, рыбы в сетях, а злую нежить и навий черных, упырей и лихорадок гони прочь, в место пусто!

Горящей веткой из чаши старуха зажгла костер, сложенный посреди двора. Веки ее оставались опущены, но она двигалась так проворно и уверенно, что жутко было на нее смотреть. Она казалась настоящей гостьей из мира мертвых, одной из тех душ, что навещают потомков именно в эти двенадцать дней на переломе года, – ведь мертвые так же слепы среди живых. Яркое пламя озаряло красными и рыжими бликами широкий двор, многоголовую толпу, хором повторявшую вслед за старухой хвалу и благодарность богам. Все дрожало, колебалось между светом и тьмой. Яркие отблески пламени играли на лице княжны Дарованы, оно приобрело значительный и загадочный вид, золотые глаза при свете огня казались черными. Она напряженно смотрела в огонь, точно хотела увидеть там свою судьбу.

– Подойди! – вдруг приказала старуха, обернув незрячее лицо точно к княжне Дароване.

Та вздрогнула, но смело шагнула к старухе. Смеяна на миг позавидовала: сама она не так быстро смогла бы решиться. Слепая волхва вызывала у нее тот же трепетный испуг, как когда-то Мать Макошь.

Княжна Дарована подошла к старухе. Та опустила огненную чашу на землю, села рядом и подняла лицо к княжне. Смеяна беззастенчиво протиснулась поближе, чтобы услышать, о чем они будут говорить. На дворе стало шумно: мужчины волокли к костру двух барашков и вели бычка, предназначенных в жертву богам.

– Скоро судьба твоя будет решаться, – говорила тем временем старуха Дароване. – Дай мне волос твой, и священный живой огонь Сварожич скажет тебе твою судьбу.

Дарована перебросила через плечо косу со спины, провела по ней рукой, вытянула волосок и подала старухе.

– Но я хотела спросить о моей судьбе саму Макошь. Отсюда мы отправимся к ней, – сказала княжна, и Смеяна обрадовалась, что невеста уже согласна сделать то, о чем ее просил Светловой.

Слепая старуха потрясла головой.

– Не нужно далеко ездить тому, кого судьба ждет у порога! – резко ответила она, словно княжна хотела противоречить воле богов. – Твоя судьба придет к тебе сама. Но не сейчас. А сейчас…

Не договорив, она безошибочно точно выхватила волосок из руки княжны, сжала своими темными цепкими пальцами и бросила в огненную чашу. На миг пламя вспыхнуло так ярко, что княжна невольно отшатнулась, но тут же взяла себя в руки и снова шагнула к старухе.

Шепотуха протянула обе ладони к огню и замерла, на лице ее с опущенными веками было напряженное внимание, как будто она ловит слухом очень далекие тихие голоса. Княжна ждала, стараясь казаться спокойной. Потом старуха заговорила, выбрасывая слова по одному, с перерывами:

– Вижу я дорогу… Человек чужой, черный, стережет ее. Сия дорога – неверна…

Женщины вокруг заохали, услышав такое сумрачное предсказание.

– Вижу я и другую дорогу… – продолжала старуха. – Дорога на гору… Светлый человек идет за тобой, но не пускай его…

Княжна учащенно дышала от волнения и прижимала руки к груди; князь Скородум хмурился, стараясь лучше расслышать и понять, какими страхами грозит его любимой дочери эта безумная вестница Надвечного Мира. А Шепотуха тянула дальше:

– Вижу я и третью дорогу… Дорогу по осколкам… И красный человек встретится тебе…

– Что же дальше? – поспешно спросила Дарована, не в силах терпеть это напряженное ожидание. – Кто он?

Но старуха молчала, точно у нее кончились слова, и только трясла головой.

– Ты наговорила так много, а мы хотели знать только об одном, – сказал князь Скородум, подойдя к костру и обнимая дочь за плечи. – Что же ты скажешь про княжича Светловоя?

– Пусть княжич подойдет! – велела в ответ старуха.

Все оглянулись к толпе речевинов, где стоял среди своих кметей Светловой. Под десятками взглядов он медленно подошел, подал старухе свой волос. Лицо у него было спокойное до равнодушия. Пламя ярко вспыхнуло. Шепотуха послушала голоса огня и заговорила. Теперь ее голос звучал ровно, как будто она видела перед собой прямую и ясную дорогу.

– Ликом ты светел, княжич, потомок Сварога, но семя думы тяжелой точит тебя, ест твое сердце. Сам ты не знаешь, но помысел твой уже есть дело недоброе. Ты хочешь взять себе то, что принадлежит всем.

– Да нет же! – возразил Светловой, едва старуха замолчала. – Ничего я такого не хочу…

– Хочешь! – непреклонно повторила Шепотуха. – Взор твой смотрит в свет, но ноги идут во тьму. Глаза твои на свет глядят, а тьма тебя за руку ведет. Берегись!

Стоявшие вокруг ничего не понимали. Понимала одна Смеяна, не сводившая со старухи очарованных глаз. Княжич Светловой стремится за Лелей, но путь его направляет Вела, темная и недобрая хозяйка подземной воды, мать засух. Ведун ее рода, Творян, еще дома говорил ей о черном зерне, затаившемся в душе Светловоя. Так сказала ему Вода, а теперь и Огонь подтверждает пугающее пророчество.

Устав с дороги, в этот вечер Смеяна рано отправилась спать, но долго не могла уснуть. Сквозь щели оконных заслонок она видела огненные отблески со двора – священный огонь будет гореть все двенадцать дней новогодних праздников, до Велесова дня. Стоило Смеяне закрыть глаза, как те же отблески вспыхивали перед ее взором. Неприятные слова старухи не давали ей покоя, она ворочалась, мечтая, чтобы скорее пришло утро, чтобы наконец что-то начало происходить. Самые большие опасности казались ей лучше, чем ожидание их.

* * *

Сквозь темную чащу ночного леса свет большого костра на поляне был виден далеко, но если бы кто-нибудь и заметил его, то не посмел бы подойти. Не то люди справляют в лесу конец старого года, не то лешие… «Лешие» князя Держимира жарили над костром двух застреленных утром оленей, но разговоры все время прерывались, и каждый невольно вслушивался в тишину зимнего леса. Дозоры не дремали, обеспечивая безопасность стану, но каждый боялся не тайком подобравшихся врагов, а чего-то совсем другого. Хуже ничего и не придумаешь – ночевать в глухом лесу в самом конце старого года, когда вся нечисть и нежить входит в наибольшую силу. И сейчас, раз уж их сюда занесло, десятки сильных вооруженных мужчин видели своего главного защитника в немолодой усталой женщине с серебряными подвесками в виде лягушиных лапок на одежде.

Чародейка сидела на еловых лапах перед костром. Между нею и огнем тремя лучами блестели клинки трех мечей. Звенила раскладывала на клинках и на земле между ними какие-то тонкие высохшие косточки, бормотала что-то, закрыв глаза.