Клинки кардинала - Алекс де Клемешье

Люсон поднялся из-за стола и протянул Пресветлому руку:

– Я согласен.

Старик замер в нерешительности.

– Так просто?

– Я мечтаю увидеть в блеске и славе не только Лувр, но всю Францию. Разве можно отказаться от попытки воплотить это наяву? Даже если мне не суждено отведать плодов своей работы – я согласен. Даже если мне в итоге светит Бастилия или Гревская площадь[3] – я согласен.

Все еще находясь в сомнениях, Пресветлый пожал протянутую руку.

– Вы сложный человек, Арман, – покачал он головой. – Никогда не знаешь, чего от вас ждать.

– В таком случае мы с вами в одинаковом положении: мне тоже пока неизвестно, чего ожидать от нашего союза. С чего мы, кстати, начнем?

– С терпения, мой друг. Вы, кажется, собирались заниматься богословскими трудами? Вот и займитесь. О, не хмурьтесь! Если вам угодно, я перечислю примерную последовательность событий. Через несколько месяцев, уже весной, один из ваших трудов издадут в Париже. Он принесет немалый успех, а заодно напомнит о вашем существовании тем, кто, как вы считаете, уже успел забыть ваше имя. Но еще до этого, в феврале, начнется война между матерью и сыном…

– Война?! Между королевой Марией и Людовиком?!

– Просто примите это как данность. Предотвратить мятеж нам не удастся. Постарайтесь быть рядом с королевой.

– Рядом с королевой? В числе мятежников, врагов короля? Вы в своем уме?!

– Слушайте меня, Арман! Слушайте внимательно! Только так вы сможете чего-то добиться! Будьте рядом с королевой, верните ее расположение, попытайтесь, насколько это возможно, смягчить конфликт между ней и сыном. Об этом станет известно, уверяю вас! Не опасайтесь последствий, линии вероятностей однозначно говорят о примирении между противниками. Но это будет только начало. Через год после первой войны случится вторая – и тогда уже сам король, помня о вашей лояльности во время первого мятежа, обратится к вам с просьбой образумить его мать.

Лоб Люсона пылал, пальцы лихорадочно подрагивали. Мятеж! Война! Мать против сына, сын против матери… Чудовищно, немыслимо! Впрочем, чего только не случалось в истории… Но война расколет государство на два лагеря! Что принесет это противостояние? Еще больше несчастий и боли, разруху, кровь, смерть. Этого ли он хотел, соглашаясь на предложение Пресветлого? Неужели для постройки нового дворца необходимо дотла сжечь старую постройку? Неужели единственный для Франции способ возродиться – это восстать из пепла, словно птице Феникс?

А если перед ним подстрекатель и мошенник, если в его речах нет ни слова правды? Если перед ним – враг?

Впрочем, перед Люсоном уже никого не было – кабинет опустел, ночной гость покинул его бесшумно и незаметно. Шипели, догорая, свечи, и казалось, что в помещении все еще звучит шелестящий голос незнакомца: «Я не предлагаю вам захватить власть – я хочу, чтобы вы пришли к ней законными способами: стали кардиналом Франции и первым министром Людовика XIII…»

Торопливо обмакнув перо в чернильницу, епископ в столбик выписал на первом попавшемся листе пять имен. Как ни таился его собеседник, но по деталям старомодного костюма, украшениям, манере держаться, по характерным выражениям и случайным обмолвкам Люсон смог сузить круг тех, кто мог бы назваться Пресветлым. Гость был бы весьма удивлен, увидев одно из этих имен. Нет, будущий кардинал Ришелье не сумел с ходу в точности угадать того, кто жил сто лет назад и явился сегодня под покровом ночи, – Рауля д’Амбуаза, сеньора де Бюсси, нынешнего Пресветлого коннетабля Ночного Дозора Франции. Но в списке значилось имя его родного брата, кардинала Жоржа II дʼАмбуаза. Возможно, впервые, но далеко не в последний раз Арман Жан дю Плесси продемонстрировал подобную проницательность, граничащую со способностями Иного.

В первый понедельник апреля 1625 года случайный путник, оказавшийся посреди ночи на лесной дороге возле каменоломни в окрестностях Фонтенбло, мог бы наблюдать одну из тех сцен, о которых говорят: их следует либо навсегда запомнить, либо тут же забыть.

Сразу после того как часы на церковной башенке пробили полночь (а в тихие и ясные ночи звук этот, как известно, разносится на несколько лье окрест), из-за шершавого ствола вековой сосны на поляну у края дороги вышел человек. Лунный свет до блеска отполировал юную листву грабов, и на их фоне силуэт мужчины виделся достаточно четко. Присмотревшись, можно было понять, что одет он отнюдь не как разбойник (что объясняло бы его присутствие здесь в столь поздний час), однако простой камзол из темно-серого бархата и тяжелый, местами потертый дорожный плащ не позволяли причислить его и к категории счастливых любовников, нарядившихся для свидания.

Мужчина пристально вглядывался в темноту туннеля, образованного лесными сводами, как будто собирался различить на том его конце очертания дворцовых построек, расположенных в часе ходьбы от каменоломни. При этом он нетерпеливо барабанил тонкими длинными пальцами по снятой кожаной перчатке. Несколько минут он провел, не меняя положения; потом наконец чуть заметно повернул голову (стала видна небольшая заостренная бородка) и негромко проговорил в сторону подлеска:

– Ветерок подул. Лошади могут учуять тебя. Уйди глубже.

Подлесок затрепетал, разбуженный движением мощного тела, затем на гигантский придорожный валун одним рывком вскочил матерый волк, мотнул лобастой башкой, потянул носом воздух – и спрыгнул, бесшумно растворившись во мраке.

Чуть погодя со стороны Фонтенбло раздался торопливый перестук копыт.

– Приготовьтесь! – совсем тихо скомандовал мужчина, не сомневаясь, что его услышат. Он прикрыл глаза, нахмурил брови и вытянул шею, словно и сам внимательно вслушивался в шепот ночи. Пока он так стоял, из-за той же вековой сосны показались еще двое – тонкий, болезненного вида юноша в щегольском костюме для охоты и могучий детина, кутающийся в длинный бесформенный плащ; когда последний двигался, можно было угадать, что он не только бос, но и наг под плащом. Меж тем первый господин открыл глаза и сообщил в пространство:

– Их все-таки пятеро. Мадемуазель де Купе с субреткой в карете. Снаружи кучер и лакей с мушкетом. Следом за каретой – всадник; шпага, два пистолета в седельных сумках. Это неприятно.

– Мне перекинуться? – просипел детина и потянул завязки на плаще.

– Пока не стоит, – качнул головой первый. – Просто сиди в засаде. Понадобишься – я подам знак. А ты, – обратился он к юноше-охотнику, – ты просто контролируй лошадей. Мы все сделаем сами.