Три робких касания - Евгения Мулева

И всё же она умела видеть, а я не могу. Анна Веда. Господин Од хвалил её, что странно вдвойне. Да чёрт с ней.

Я шёл пешком к особняку мастера Ёркина, с грустью припоминая моё благодушное обещание составить Виррину компанию. Совет мудрствующих господ собирался раз в три месяца. Сегодня внеплановое совещание. На повестке нечто важное. Судьбу мира решать будем! Из-под забора хлипкого, деревянного, крашенного ещё при царёвом дедушке, на меня рычал длинный собачий нос. Остальному псу в щель протиснуться не удавалось.

В поместье Ёркина жил такой же, лохматый и злой. Виррин однажды часа два ругался с мастером судов и верфей, вымаливая лучшую долю для пса.

У ворот, в добрых четыре метра, топтался крапчатый петух. Привратник с интересом разглядывал меня, мою трость, мои ботинки и мантию, а пригласительный не спросил. От ворот до двери меня провожала парочка лакеев с пистолетами за пазухой. Я и раньше догадывался, что Ёркин параноик, м-да…

– Ах, Галвин! Вот и вы? Как дорога? Легка? Мы специально под расписание поездов ради вас, мой дорогой, подстроились. Машиной так и не обзавелись?

– Здравствуйте.

Один у двери, один в прихожей, пять, семь, не меньше шестнадцати пар обуви, три зонтика и пальто моего лучшего друга. Бежать, уже как бы поздно, а отбиться, чёрт, не отобьюсь. Разве, что окно тростью кокнуть, и пока все будут дружно обсуждать бренность кремнезема, выскочить топориком в хризантемы.

– Добрый, сударыня, – я вежливо поклонился. Интересно, сохранит ли прислужница эту сладкую улыбку, если я-таки выпрыгну в окно? – Мастер Виррин уже пришёл?

– Виррин? – её тонюсенькие серые брови мгновенно выгнулись в две нелепые дуги. – Од, – одними губами добавила девушка, а потом резким движением распрямилась, задрала подбородок, точь-в-точь Килвин на параде. Готов поспорить, поклясться, я слышал, как скрипнули её накрахмаленные кружева на воротничке и ниже, но блузка, обыкновенная кремово-белая, треть города в таких ходит, а Анна нет… блузка осталась цела. – Извольте поторопиться, господин, вас ждут.

На махровых коврах следы ботинок, желтая пригородная пыль. Астрами пахнет, дубками и спиртом, одеколоном, простите. Жёлтые мелкие, жёлтые крупные цветы кренятся в напольных вазах. Вазы роскошные – на разводах горячей эмали пляшут полуголые заморские танцовщицы.

– Добрый день.

Коридор заканчивается, а вместе с ним окна. В зале тесно, в зале душно, в зале люди. Я мальчишка. Я покорно прохожу к центру зала. Встаю. Встал и выпрямился.

– Добрый, добрый! – радушно согласился бородач в искристо-зелёном балахоне, мастер экологии. Это он петицию «чистки» карильдских лесов подписал. Десять гектаров в никуда, завод построили. – Вы присаживаться не спешите. Вон там встаньте.

– Эй, Галвин! – барон вышагнул из-за чьей-то спины и, не снявши перчатки, протянул мне руку. – Делишки как? Жёнку не нашёл ещё? – Я закивал, замотал головой. – На тридцать первое не планируй ничего, у меня Самайн праздновать будем.

А вот и мой лучший друг по другую сторону «сцены».

***

– И сколько ты получаешь? Боже, Галвин не рядись!

От этого зависит моя жизнь. Да, да, да. Что ещё умного скажешь? Что прикажешь? Ну, давай, мне же всё исполнять! Господа улыбались, хитренько поглядывали то на меня, то на Ёркина, кое-кто даже силился мне подмигнуть, чуть пенсне в коньяк не уронил.

– Одну полную ставку. Ровно столько же, сколько и любой другой Всеведущий. Ты это прекрасно знаешь, как и достопочтимый совет тоже. Попросите выписку из бухгалтерии. Загляните в банковские бумаги. Думаю, господину Кулькину банк отказать не вправе.

Господин Кулькин одарил собравшихся самой скромной улыбочкой из своего беззубого арсенала. Номинальный друг поморщился, будто в рот ему сунули что-то очень и очень гадкое.

– То, чем вы занимаетесь, господин магик, неприемлемо, – куцая бородка замахнулся печатью так, будто хотел меня треснуть, – неприемлемо.

– А что же, по-вашему, приемлемо? Сокращать бюджетные места в детских образовательных учреждениях? Продавать хлеб за полчервонца буханку? Рубить сосны? Прошу прощения господа, но могли бы мы, наконец, перейти к сути вопроса?

– Отчего же? – Кулькин широко улыбнулся. Пожалуй, пара зубов у него всё же найдётся. – С радостью, так ведь, господа?

Господа торжественно закивали, вот-вот в резонанс войдут.

– Жаль, господина Виррина с нами нет, – всполошился Ёркин. – Без него…

– Придётся без него.

– Вы бы, господин Галвин, аккуратнее, аккуратнее. Ваша как-никак судьба решается.

– Что?

– Не пужайтесь, господин чернокнижник, Всеведущий, то бишь, до зимы всё равно процесс не запустить. Рано ещё, ранёхонько. Погуляйте пока. Ну, что вы? Что вы? Дышите ровней, мальчик. Эй, там! Коньячку ему плесни. Пейте, Галвин. Хороший коньяк. Зимой вас казнить будем, зимой.

Будем.

– Мастер Виррин попросил…

– Пейте-пейте.

– Зимой?

– Подготовьте отчётность к Самайну. Господин Од, конечно, распорядился до тех пор вас не трогать, но готовым быть надо, так ведь?

Так ведь.

Астры пахли… До ворот. Провожали. В руку конверт. Пригласительный от Кулькина на Самайн. Надо фрак. Купить.

Цыган на перроне не было. Одна дворняга подле ограды крутилась. Когда-то мы с братом хотели собаку завести. Килвин просил позвонить ему. Он в полиции служит. Он меня выручит. Выручит. Да, непременно. Я только ему позвоню. Я только…

***

Спящие домики, сараи, часовни, черепичные крыши, дымные трубы. Мне ли не всё равно? Пусть живут, как им хочется. Пусть гадят в речку, наши дома куда выше по течению, не доберётся до нас. Пусть жгут свои леса, пусть рубят на корабли и спички. Мне ли печалиться? Я чернокнижник – враг всего сущего. Пусть сливают реактивы с красильни. Пусть на зубров этих чёртовых охотятся. Где я, где зубры? На лисьем хребте живут эти чучела мохнатые! А нам до гор… два часа галопом, полчаса на поезде.

Спящие дворики – старые окраины, жильё бедняков, работяг да старичья. Заброшенные сады хмурятся, ни зелёные, ни осенние. Шпалера обвалилась, яблони засохли. Кто в этом виноват? Чародеи, маги проклятущие, засадили землю гибридами, а те издохли. Хорошо, коль есть, на кого сваливать. И можно подумать, без этих садов в городе яблок не стало! Одни ветки, чёрные, мёртвые нити, забор и тот растащили по секциям, даже столбики вырыли. До войны ещё сажали. Стало быть, этот сад старше меня года на два. Князья тогда охотно спонсировали наши проекты, уважали Всеведущих. Взять те же диоды… В вагоне зажглись лапочки. Пассажиры встревожились, лениво заёрзали, полируя спинами сизый дерматин. Жёлтые прожилки светильников перекраивали пейзажи на новомодный лад. Такие теперь в галереях вешают. Жена Виррина мне показывала – десятки и сотни одинаково безумных картин: глянцевое масло, тонкая акварель и всё о каких-то лапочках, мерцающих утром посреди полей.