Манхэттен по Фрейду - Люк Босси

— Это я виноват, — сказал Юнг. — Не надо мне было так с вами говорить. Я на секунду подумал, что…

Фрейд с облегчением почувствовал, что Юнг по-прежнему любит его, по крайней мере сознательно. Он покачал головой:

— Это, наверное, из-за вина, которое мы пили вчера вечером. Видимо, сочетание спиртного и табака..

— Обещаю, — сказал догадливый Юнг, — что буду оказывать вам посильную помощь во всем во время нашего пребывания в Америке.

— Не сомневаюсь в этом, — сказал Фрейд.

— Как бы там ни было, в ближайшие дни вам надо поберечь здоровье, — вздохнул Ференци. — Иначе вам не хватит сил на лекции.

— На твердой земле мне сразу станет лучше, — ответил Фрейд и погрузился в размышления.

Он испытал сильные эмоции, это верно. Но почему же он так внезапно лишился сознания? Вывод ужаснул Фрейда: оказывается, он без малейшего сопротивления поддался Юнгу, желавшему его смерти. Он словно репетировал собственную кончину.

Яркое, как никогда, озарение привело к догадке: в глубинах его сознания, подобно спруту, притаилась смерть.

В его психике обитал Танатос, инстинкт смерти, тесно связанный с Эросом, инстинктом жизни.

— Земля!

Фрейд поднял голову. Пассажиры столпились у поручней вдоль палубы.

— Америка!

Фрейд тоже встал, не приняв руки, которую заботливо подал ему Юнг. Голова кружилась. Пошатываясь, он подошел к поручням и посмотрел в ту сторону, куда показывали вытянутые руки. В нескольких сотнях метров от лайнера из воды показался смутно знакомый массивный черный силуэт.

— Кит, — прошептал Фрейд.

— Какой кит? — насмешливо переспросил Юнг. — Мы прибываем в Манхэттен.

Фрейд прищурился, понял, что забыл надеть очки, и смущенно вернулся за ними к шезлонгу.

Взглянув вновь на черный силуэт, он убедился в своей ошибке.

Из океана вырастал город, протянувшийся на много километров, пестрый, состоящий из острых вершин и впадин, тяжеловесный и в то же время воздушный, излучающий удивительную энергию.

Город манил, почти осязаемо притягивал к себе, и Фрейд подумал, что пассажирам, возможно, придется прибегнуть к уловке Одиссея, чтобы приблизиться к нему без риска для жизни.

Файв-Пойнтс — лабиринт узких улочек между домами самой разной архитектуры, в которых в тысячах комнат ютятся тысячи людей, — лучшее в стране место для того, кто хочет исчезнуть.

Тщетно обследовав один за другим бары и магазинчики в квартале, находившемся между Бродвеем, Кенел-стрит и Бауэри, Кан начал терять надежду найти хоть какой-нибудь след Джона Менсона. Большинство обитателей здешних мест поклялись заправилам Файв-Пойнтс Чаку Шулеру, Полю Келли и Биг Джеку Зелигу, что полицейские не получат от них никакой помощи.

Правда, продавщица в одной кондитерской согласилась им помочь. Она узнала секретаря Августа Корда по фотографии с его рисованного портрета, которую Кан положил перед ней на прилавок.

— Его зовут не Менсон, а Коннелл, — сказала она. — Это сын Мэри, которая работает в пункте раздачи бесплатной еды.

Ненастоящий адрес, ненастоящее имя. Теперь Кан понимал, почему им до сих пор не везло.

— Мэри живет на Слепой аллее, — сообщила продавщица. — Она работает на мистера Якоба Риса, и у нее золотое сердце.

— На филантропа? — уточнил инспектор.

— Не надо его оскорблять, — сурово ответила женщина. — Это благородный человек.

Кан кивнул Ренцо, подавая знак, что пора уходить, и сказал продавщице:

— Спасибо, что не побоялись поговорить с нами. Если у вас вдруг начнутся неприятности, дайте нам знать…

— Вы шутите? Кто мне может что-нибудь сделать? Местные горазды только табуретки в барах ломать да отправлять младших сестер на панель. — Продавщица засмеялась. — В прошлом году перед моим магазином случилась перестрелка. Сотня парней из трех банд. Когда дым рассеялся, на мостовой лежало всего три трупа… И вы называете этих ребят искусными стрелками?

Слепая аллея оказалась узким и грязным тупиком. Нужный им дом оказался таким ветхим, что первый же пожар должен был уничтожить его дотла. Кан и Ренцо стремительно поднялись на пятый этаж. Отодвинув красную занавеску, закрывавшую дверной проем, они очутились в комнатушке, где стены были недавно побелены, но пол наполовину изгрызли крысы.

И тут раздались крики.

В углу на диване лежала пожилая женщина, корчившаяся в судорогах. Любое ее движение сопровождалось стонами. Несколько соседок пытались помочь ей.

Что-то во всем этом казалось странным, неестественным. Кан отвел в сторону одну из женщин, находившихся в комнате.

— Это Мэри Коннелл? — спросил он.

— Да.

— Она мертвецки пьяна?

— Нет, сударь. Она в жизни ни капли в рот не брала.

— У нее нервный припадок, — объяснила другая женщина.

— Когда это началось?

— Час назад, — ответила первая соседка. — У нее участилось сердцебиение и появился озноб, а потом она начала дрожать.

Инспектор заметил, что женщины выглядели испуганными.

— Ее сын был здесь, — сказал Кан, взглянув на Ренцо.

Припадок у Мэри Коннелл заканчивался, теперь она просто стонала, глядя в одну точку.

— Может, она притворяется? — предположил Ренцо.

— Чтобы отвлечь наше внимание?

— Чтобы мы стояли подальше от окна.

Кан открыл окно и выглянул наружу. Пожарная лестница спускалась к земле, тупик казался безлюдным, но двумя метрами ниже Кан заметил странную тень на стене.

— Он здесь.

Кан говорил тихо, но Мэри Коннелл, видимо, услышала его — внезапно она перестала стонать. Тень шевельнулась, темная фигура отделилась от стены и принялась быстро спускаться по лестнице.

— Вниз! — крикнул Кан.

Они с Ренцо выскочили на Оксфорд-стрит, посреди которой шла бойкая торговля: пестрые ряды деревянных тележек, заваленных товаром, перегораживали дорогу, улица была запружена толпами покупателей и продавцов.

— Мы потеряли его!

Но тут взгляд Кана упал на китайца, наклеивавшего на телеграфный столб афишу с извещением о вечерних играх. Неподвижно стоявший у него за спиной человек вдруг сорвался с места и побежал.

— За ним!

Кан и Ренцо бросились вперед, свернули на Бейярд-стрит и остановились. На улице валялись мусорные баки, словно их опрокинули во время потасовки. Впереди, метрах в десяти, молодой человек держал какого-то мужчину, приставив к его виску пистолет.

— Оружие на землю! — приказал Кан.