Дом вверх дном - Анна Фурман

и тьмы. Рэй чуть замедлил шаг, опасаясь того, что ещё может скрывать этот мир, но все же вышел в просторный зал, центром которого была… луна.

Она сияла через дыру в потолке, но казалась прикрученной к беззвёздному небу, как электрическая лампочка. Было в этой луне что-то, чего Рэй не мог объяснить даже себе. Что-то придуманное кем-то, ненастоящее, как дверь, через которую он прошёл совсем недавно. Луна-лампочка освещала круглый зал, вместо стен в котором были двери. Двери разных цветов и размеров: от совсем крошечных, куда не пролезла бы даже рука, до по-настоящему огромных, открыть которые было по силам только великанам из старых сказок. Все они составляли единое целое, безупречное полотно, будто чокнутый архитектор решил собрать комнату из одних лишь входов и выходов, нагроможденных друг на друга.

– Зал тысячи дверей, – сказала Эллейн. – Говорят, что где бы ты ни встал, окажешься в центре.

Гонсалес тут же бросился проверять теорию, каждый раз удивляясь вслух. Рэй усмехнулся, глядя на друга, и повернулся к матери.

– Мы так и не успели попрощаться, – улыбнулась она. – Минуты, что мы выиграли, даны нам за этим.

– А может… не нужно? – Рэя все же настиг липкий страх в наполненной светом комнате. – Если мы попрощаемся, значит, больше я тебя не увижу.

– Я буду, – Эллейн приблизилась к сыну и постучала пальцем по его лбу, – вот здесь. В твоих мыслях и снах. Пока ты помнишь меня.

– Я буду помнить.

– Я знаю.

Она прижала Рэя к груди, как делала это всегда, чтобы утешить, подбодрить, облегчить боль. Эллейн могла бы сломать каждую из этих дверей, могла бы перехитрить луну и обмануть само время, лишь бы не оставлять сына, но теперь, когда оно пришло, точно знала – Рэй справится.

– Я люблю тебя. И твой отец тоже. – Эллейн отстранилась и в следующий миг уже очутилась у неприметной коричневой двери без ручки. Дверь распахнулась сама.

– Я люблю тебя, мама. – Собственный голос показался Рэю чужим.

Эллейн в последний раз улыбнулась и скрылась, шагнув в никуда. “Долгие проводы – лишние слёзы”, – всегда говорила она.

Следуя первому порыву, Рэй бросился в сторону коричневой двери, но оказался там же, где и был – в центре зала тысячи дверей, точно под неправильной луной. Он попытался снова, стараясь не упускать дверь из виду, и снова вернулся. Ещё и ещё. Как бы сильно ни старался, каждый раз Рэй был там, откуда стремился уйти. Коричневая дверь не приближалась, но и не отдалялась. Она маячила перед глазами, как линия горизонта, как надежда, медленно отравляющая жизнь.

– Эй, друг… – Гонсалес похлопал Рэя по плечу. – Я, пожалуй, тоже пойду.

– Что? Куда? – Рэй промокнул рукавом глаза и уставился на Гонсалеса.

– Вон та, – он ткнул пальцем перед собой, указывая на новенькую зелёную дверь.

– Кажется, она впустит меня.

– Но… – Рэй запнулся, подбирая слова. Почему-то он был уверен, что зелёная дверь не ведёт в привычный мир. – Как же твои родители? Они не станут тебя искать?

Гонсалес с горечью усмехнулся.

– Это вряд ли. Родители давно умерли, а меня усыновили ради пособия. Да только чутка просчитались. Много ртов – мало денег. – Он мотнул головой, когда Рэй попытался возразить. – Всё в порядке. Мне здесь нравится. Конечно, твой чокнутый дом чуть не убил нас, но это было круто.

Рэй вдруг рассмеялся, а следом за ним и Гонсалес. Их смех вихрем поднялся к потолку, и как свет, отражённый неправильной луной, рухнул обратно в зал, постучав в каждую из тысячи дверей.

– Думаю, мы ещё встретимся, – сказал Гонсалес в тишине, наступившей так же внезапно.

– Спасибо. Без тебя я бы не справился, – ответил Рэй.

– Еще бы!

– Скажи хоть, – Рэй пожал протянутую руку, – как тебя зовут?

Гонсалес обернулся, стоя у самого входа куда бы то ни было:

– Мигель Хосэ Эктор Карлос Родриго Хэсус дэ Вега Фернандо Гонсалес. – Его силуэт и смех растворились в призрачном свете задверья.

Рэй снова остался один.

***

Рэй не помнил, как попал домой. Помнил только, что очень хотел попасть. Кажется, одна из дверей пропустила его, кажется темнота снова тянула к нему свои костлявые пальцы, кажется… Рэй не знал, как сильно устал, пока его ноги не потревожили шуршащие фантики, а пальцы не тронули ржавый бок старого котла. Ключ повернулся в двери – голубой, железной, скрипучей – и скрылся в кармане брюк. Рэй поднялся по каменным ступеням, прошел узким коридором и, толкнув еще одну знакомую дверь, без сил рухнул на кровать. Кажется, у него и правда был жар.

Рэю снились лампочка-луна, бездна, уходящая в небо и бесконечные двери. Он проснулся от того, что кто-то вытирал ему лоб мокрой тряпкой.

– Мама?.. – Рэй едва смог открыть глаза. Электрический свет больно впивался в распухшие веки.

– Тебе нужен отдых. – Отец говорил спокойно и уверенно, как всегда, но что-то в самой интонации было непривычным. Рэй различил бестелесную тоску, снующую по комнате вместе с ветром из щелей старого дома.

Рэй наконец справился со светом и сумел немного подняться на локтях. Он, ведомый неизвестным порывом, забрел в спальню родителей, точно побитая собака, что идет к человеку, в поисках защиты. Отец обнаружил сына, вернувшись из деловой поездки, но не стал будить.

– Прости… – Губы пересохли и с трудом слушались Рэя.

– Нет, это ты прости меня… – Рэй увидел, наверное, впервые в жизни, как по щекам отца текут слёзы. Он не плакал, когда умерла мать, не плакал, когда её хоронили. Только сутками торчал на работе или в своем кабинете, расхаживая из угла в угол, листая сухие страницы скучных книг. – Я не должен был оставлять тебя одного.

– Всё… всё в порядке.

– Мы оба знаем, что нет. – Отец вытер лицо рукавом в точности, как Рэй. – Я любил её. И ты тоже. Горе не должно было нас разделить.

И Рэй вдруг понял. Он вспомнил фотографию, спрятанную в “Джейн Эйр”, вспомнил тот день, когда отец принёс блокнот. Всё, что он делал с момента, как Эллейн узнала диагноз, а после стремительно сгорела, он делал, чтобы сохранить остатки силы и самообладания. Чтобы защитить сына от собственной слабости. Но сейчас, человек, который плакал, как мальчишка, сидя на смятой постели, не казался Рэю слабым, хоть и был уязвим, как никогда прежде.

За окном с неба на землю, медленно раскачиваясь в воздухе, падал первый снег – от тумана не осталось и следа. Рэй потянулся к отцу и обнял его. В тишине, накрывшей “Врата Соломона”, было слышно, как за стенкой размеренно тикают часы, разбивая остатки странного сна.

Послесловие

Мэй наблюдала, как за окном падает снег. Хлопья были такими же огромными, как в коробках с сухими завтраками, и всё вокруг просилось в ложку, залитое солнечным светом. Мэй нравился этот город. Спокойные улочки, нешумные соседи.