Невинный, или Особые отношения - Иэн Макьюэн

— Остатки вашего добра еще здесь, — сказал Гласс, — но основная его часть уже в вашей комнате.

Леонард не задавал вопросов. Было ясно, что Гласс получает удовольствие от постепенного раскрытия тайны. Они встали на краю свободного пространства, наблюдая за погрузчиком. Там, где он остановился, лежали ровные штабеля изогнутых стальных секций около фута шириной и трех длиной. Их были десятки, если не сотни. Погрузчик как раз поднимал несколько штук.

— Это стальные облицовочные листы. Облитые каучуковым раствором, чтобы не гремели. Пойдем за ними, — Они пошли за погрузчиком, который начал спускаться в подвал по специальному пандусу. Водитель, маленький мускулистый человечек в армейском комбинезоне, повернулся и кивнул Глассу. — Это Фриц. Мы их всех зовем Фрицами. Человек Гелена[5]. Слыхали про такого? — Леонард хотел ответить, но у него перехватило горло от запаха, поднимающегося снизу им навстречу. Гласс продолжал: — Фриц был нацистом. Как и большинство людей Гелена, но этот жуть что творил, — Заметив реакцию Леонарда на запах, он откликнулся на нее сконфуженной улыбкой — ни дать ни взять польщенный хозяин. — Об этом после расскажу. Тут целая история.

Нацист отогнал автопогрузчик в дальний угол подвала и выключил двигатель. Леонард остановился у подножия пандуса рядом с Глассом. Запах шел от кучи земли, которая занимала две трети подвального помещения и почти достигала потолка. Леонард вспомнил свою бабку — точней, не ее саму, а уборную, стоявшую у нее в саду под вековой сливой. Там, как и здесь, царил полумрак. Деревянное сиденье было гладким, оттертым чуть ли не до белизны. Именно такой запах поднимался оттуда — вовсе не столь уж неприятный, противный разве что летом. Это был запах земли, влажной гнили и экскрементов, не полностью нейтрализованных химикатами.

— Сейчас еще ничего, было хуже, — сказал Гласс.

Погрузчик стоял у края ярко освещенной ямы. Она была двадцати футов глубиной и примерно такого же диаметра. К одной из свай, вбитых в пол шахты, был привинчен железный трап. Внизу, в стене шахты, зияло круглое черное отверстие — вход в туннель. Туда тянулись проведенные сверху кабели и провода. Там была и вентиляционная труба, которая шла от громко гудящего пневмонасоса, задвинутого к дальней стене подвала. Леонард увидел полевые телефонные линии, толстый пук электрокабелей и заляпанный цементом шланг, идущий от другого механизма, поменьше, который молчаливо темнел рядом с первым.

Около ямы стояли группой четверо или пятеро плечистых мужчин — позже Леонард узнал, что это так называемые военные прокладчики. Один из них следил за лебедкой, укрепленной на самом краю, другой говорил по полевому телефону. Он лениво поднял руку, приветствуя Гласса, затем отвернулся, продолжая говорить в трубку:

— Ты слышал, что он сказал. Вы прямо у них под ногами. Разбирайте его потихоньку, и чтоб никакого шуму, не дай бог, — Он замолк, потом прервал собеседника: — Если ты, слушай меня, нет, слушай, слушай, если тебе охота психовать, то вылезай сюда и давай, — Он повесил трубку и обратился через яму к Глассу: — Опять перфоратор заело, сволочь. Второй раз за утро.

Гласс не представил Леонарда никому из прокладчиков, и они не обратили на него внимания. Точно невидимый, он двинулся вокруг шахты, чтобы получше разглядеть, что творится внизу. Так было здесь принято, и вскоре он сам привык к этому: ты говорил только с теми, чья работа была связана с твоей. Это объяснялось отчасти требованиями секретности, а отчасти, как он открыл позднее, неким профессиональным самодовольством, заставляющим людей игнорировать чужаков и говорить, глядя мимо них.

Он сделал несколько шагов по краю ямы, чтобы посмотреть, как происходит выгрузка. Из туннеля в шахту выкатилась по рельсам маленькая вагонетка. На ней был прямоугольный деревянный ящик с землей. Голый до пояса мужчина, толкавший вагонетку, окликнул человека у лебедки, но тот отказался спускать в яму стальной трос с крюком. Он крикнул вниз, что перфоратор заело и нет смысла опускать облицовочные листы ко входу в туннель, а значит, погрузчик не может освободиться от них и увезти ящик с землей, даже если его поднимут. Так что пусть он пока остается там.

Рабочий в шахте сощурился под яркими лампами, светившими ему в лицо. Он не расслышал. Человек на лебедке повторил объяснение. Рабочий замотал головой и упер в бока свои большие руки. Поднимай ящик, крикнул он, и пусть стоит наверху, пока погрузчик не освободится.

У механика был готов ответ и на это. Он сказал, что хочет воспользоваться паузой и проверить подъемный механизм. Какого хрена, сказал человек в шахте, пускай сначала вытащит ящик. Хрена тебе, сказал тот, что был наверху.

Человек снизу сказал, что сейчас поднимется наверх сам, и ему ответили, очень хорошо, валяй.

Человек в шахте свирепо вглядывался вверх. Его глаза были почти закрыты. Потом он прыгнул на нижнюю ступеньку железной лестницы. От предчувствия драки Леонарда замутило. Он посмотрел на Гласса. Тот сложил руки на груди и покачал головой. Рабочий добрался до конца лестницы и пошел вокруг ямы, мимо оборудования, в сторону лебедки. Механик демонстративно не поднимал головы, занимаясь своим делом.

Медленно, как бы ненароком, другие прокладчики переместились в сокращающееся пространство между двумя людьми. Послышались невнятные успокаивающие голоса. Рабочий выдал длинную серию ругательств в адрес механика, который подтягивал отверткой какой-то болт и ничего не ответил. Это была ритуальная разрядка. Негодующего рабочего убеждали в том, что ему тоже стоит воспользоваться поломкой и устроить себе перекур. Наконец он зашагал к пандусу, бормоча что-то себе под нос и пиная подворачивающиеся под ногу камешки. Его уход не вызвал никакой реакции. Человек у лебедки сплюнул в шахту.

Гласс взял Леонарда под локоть.

— Они работают с конца августа, в три смены, круглые сутки.

По внутреннему коридору они прошли в административное здание. Гласс остановился у окна и еще раз показал в сторону наблюдательного поста за оградой из колючей проволоки.

— Посмотрите, куда мы добрались. Вон там, за их постом, кладбище, видите? А дальше стоят армейские машины. Они находятся у большой дороги, у шоссе Шёнефельдер. Сейчас мы прямо под ними, вот-вот пересечем дорогу.

До восточногерманских грузовиков было ярдов триста. Леонард видел движение на шоссе. Гласс направился дальше, и Леонард впервые ощутил, что раздражен его недомолвками.

— Мистер Гласс…

— Просто Боб.

— Вы наконец скажете мне, зачем все это?

— А как же. К вам это имеет прямое отношение. На той стороне дороги есть кювет, по которому проходят наземные линии связи русских с их высшим командованием в Москве. Все сообщение между восточноевропейскими столицами идет через Берлин. Это наследие старой имперской системы. Ваша работа заключается в том, чтобы сделать вертикальный подкоп и установить подслушивающие устройства. Мы сделаем остальное, — Гласс неуклонно двигался дальше, в приемную, где горели лампы дневного света, стоял автомат с кока-колой и тарахтели пишущие машинки.