Жених и невеста - Алиса Ганиева

– С процентами!

Марат отказался брать, но Адик разобиделся, почти разозлился. Пришлось уступить. Во дворе своего дома он затеял какую-то совершенно ненужную и спешную стройку. Твердил, будто делает флигель для гостей, хотя гостей у них с женой совсем не бывало. Жизнь они вели скрытную, смирную, даже их младенцы-погодки совсем не ревели. А потом в посёлок приехал Халилбек, у него и здесь был запертый наглухо особнячок, буквально за поворотом от дома Марата. Неизвестно, чего ему приспичило самому сесть за руль и примчаться ночью, без охраны. И как так произошло, что Адик попался ему под колёса в глухой и поздний час. Дело, конечно, замяли. Отец Марата пробовал разобраться, но с Халилбеком было не совладать. Адика похоронили.

Вот тут-то, уже после похорон, выяснилось невероятное. Марату признались шёпотом, что Адик был его, Марата, единокровным братом. И что мужчиной, от которого понесла и родила заблудшая чахоточная покойница, был его собственный отец. Но самым нелепым казалось то, что мать не только об этом знала, но ещё и оправдывала отца. Мол, Асельдера можно понять, он грезил о детях, а я больше рожать не могла по здоровью. Адика она любила почти как родного, а после смерти поминала его, всплакивая, чуть ли не каждый день. Пробовала забрать внуков, но жена Адика испарилась сразу после сорокового дня вместе с детьми, уехала на кутан[2].

В общем, у семьи Марата были личные счёты к Халилбеку. Русик во всё это не вникал. Расспросив Марата про Москву и адвокатскую контору, он снова стал угрюм и, почёсывая щетинистый подбородок, пялился на пролетающие мимо пустоши.

– Да плевать на этого Халилбека, – вдруг хмыкнул он, – меня другое достало. Наши бараны. Ты знаешь, я живу за «железкой», а там у них… как это, типа оппозиционная мечеть. Пристают каждый день: что ты к нам не ходишь? Да я и в другую мечеть не хожу, которая у Проспекта. Я вообще целый день или в Кизляре на занятиях, или в городе, в комитете. Езжу туда на велике. От этого тоже все бесятся. Почему на велике, почему не в костюме? А дома одно и то же: когда женишься, когда женишься? Причём, конечно, на своей хотят женить, чтобы нашей нации. А недавно в посёлке узнали, что я на танго хожу. О-о-о, прямо пальцем показывали…

– Да возьми и уезжай из посёлка!

– Легко сказать «уезжай». Меня разве отпустят так просто? Я – единственный сын, сёстры – маленькие, родители – упёртые.

– Ну и не ной тогда…

Марат глядел на Русика с ухмылкой. Тот был известен своими странностями. Поглядывал на поселковых презрительно, на проповеди не являлся, водил романы с городскими разведёнными художницами, изъяснялся иногда сложносочинённо, «как хохол», беспорядочно ударялся то в коллекционирование старых географических карт, то в нумизматику, то в зимние морские заплывы, как будто желая всем вокруг наперечить и выделиться, но быстро всё забрасывал и запирался дома на несколько дней тосковать. Поэтому ни велосипедная езда на работу в город (тридцать километров по грязи в одну сторону), ни занятия танго Марата не удивили. Он переспросил про женитьбу:

– А что, невесту уже нашли?

– Да они всё время кого-то находят и подсовывают, – скривился Русик, – как в зоопарке.

– Просто я тоже жениться еду.

– Ты? Жениться? На ком?

– Ещё не знаю. Нужно срочно найти. Свадьба уже назначена, и банкетный зал снят на тринадцатое августа, а невесты ещё нет, – скороговоркой объяснял Марат, катая вчерашние хлебные шарики по столу.

Мимо, по проходу поезда, окликая друг друга и посмеиваясь, перемещались люди с полотенцами, зубными щётками, кукурузными палочками, телефонами, бесконечным дребезжанием подстаканников.

– Ты шутишь? – встрепенулся Русик.

– Спроси у моих предков, шутят они или нет. Каждое лето приезжаю и срываюсь у них с крючка. В этот раз решили зал снять. Если не найду жену, деньги за аренду пропадут. Зал не супер-пупер, на окраине города. Самые лучшие, ты знаешь, за год бронируют. Но тысяча гостей поместится. Отец даже одну машину продал, чтобы деньги выручить. Я тоже экономлю. Сам видишь, в плацкарте… – Марат нервно засмеялся.

– От тебя не ожидал, Марат! Ты зачем на это ведёшься?

– Да я, если честно, и сам не против, пускай женят. Одному надоело…

Несколько секунд Руслан не отрывал от приятеля поражённого взгляда, потом тряхнул шевелюрой и, зажмурившись, лёг на полку. Марат встал и, размявшись, понёс звякающие в подстаканниках гранёные стаканы к баку для кипячения, «титану» на языке проводников. Плацкарт изнывал от жары. Толстые торговки с клетчатыми баулами расхваливали шифоновые шарфы леопардовой расцветки, покупательницы щупали ткани, совещались, шуршали деньгами.

– Чё, вацок[3], чай захотел? – крикнул знакомый попутчик с верхней полки, сверкнув жёлтыми пятками.

– Да, прикинь, братишка, – засмеялся Марат.

Когда вернулся с чаем, Русик мгновенно приподнялся, упёрся локтями в столик. Стали размешивать сахар.

– А что там за контры в посёлке между мечетскими? Вроде драка была? – лениво почесался Марат, присаживаясь.

– И не одна. Там же как… Была одна мечеть, имама выбрали.

– Ну?

– Но потом между тухумом[4], который строил мечеть, и имамом возникли непонятки. Говорят, что из-за свободы воли, но настоящей причины никто не знает.

– Не понял…

– Смотри. Люди этого тухума считают, что все действия совершает только Аллах, даже те, что как бы принадлежат человеку. То есть всё предопределено сверху и свободы воли ни у кого из нас нет.

– А имам спорил?

– Имам учил, что Аллах узнаёт о поступках человека только после их совершения. И ещё что-то про сотворённость Корана. Мол, смысл вечен, а слова, которыми он выражен, сотворены и не вечны.

– И что, из-за этого подрались?

Русик хмыкнул:

– Сначала эти противники имама демонстративно перестали ходить в мечеть и принялись пугать людей, что имам – ваххабит. Уже сколько лет прошло, сейчас этого не так боятся, а тогда – считай, что приговор. Хотя, если вдаваться в эти их религиозные тонкости, он вовсе не ваххабит, а какой-нибудь кадарит[5]. Или, как его, мутазилит[6]. Но не важно. Вот собрали они спортсменов со всей округи, в том числе нескольких чемпионов мира и даже одного олимпийского, звякнули ОМОНовцам и устроили драку прямо внутри мечети – по словам пострадавших.