Весталка. История запретной страсти - Жюльетт Сапфо

Он лежал на жёстком каменном ложе и думал: «Боги, вы отняли всё, что было для меня дорого в этой жизни: любимую и брата... Для чего же вы продлеваете мои муки? Дольше терпеть у меня нет силы. Отпустите меня к ним, дайте мне возможность умереть быстро и достойно...»

Снова и снова вызывал Марк в своём воображении образы Альбии и Деция, повторяя свои мольбы к богам, пока совсем не обессилел от боли и тоски и, несмотря на пронизывающий холод темницы, не покрылся испариной. В полном изнеможении Марк заснул.

Как видно, проспал он долго, потому что, когда проснулся, услышал отвратительный крысиный писк, и подумал, что наступила ночь.

Неожиданно наверху, над темницей, послышались тяжёлые шаги и звон оружия. В этот раз тюремщик пришёл не один: за его спиной Марк разглядел человека в плаще с капюшоном. Марк подумал, что час казни настал, – и поднялся ему навстречу.

– Я за тобой, – просто сказал человек в плаще, и голос его показался Марку знакомым.

Когда же он откинул капюшон, Марк едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от изумления. В Туллиан явился не кто иной, как Тиберий, пасынок императора Августа и третий, после Ливии, человек в Риме.

Тиберию было под пятьдесят; дородный и крепкий, широкий в плечах и в груди, он производил впечатление сильного человека. В его волосах, на затылке длинных, закрывающих даже шею, лишь кое-где белели седые волоски; во взгляде больших глаз читалась суровость. Марку приходилось сражаться под командованием Тиберия, и он знал, что силой тот наделён немалой. Ему приходилось видеть, как Тиберий пальцем протыкал свежее яблоко, а щелчком мог даже поранить голову юноши. Ещё Марк помнил, что Тиберий был успешным полководцем, хотя не очень популярным среди солдат: порядок в своём войске он поддерживал с величайшей строгостью, восстановив старинные способы порицаний и наказаний.

– Слушай, что я скажу, и не трать времени на вопросы, – склонившись над отверстием Туллиана, обратился Тиберий к Марку. – Империю Августа по его завещанию унаследовал я, а сам он ныне упокоился в мавзолее между Фламиниевой дорогой и берегом Тибра. Но хотя я принял верховную власть, положение моё в государстве не прочно, и опасности угрожают мне со всех сторон. Иными словами, я держу волка за уши...* Дело в том, что здесь, в Риме, некоторые знатные люди во главе с Луцием Либоном тайно готовят переворот, а в войсках вспыхнули сразу два мятежа, в Иллирике и в Германии. Мне стало известно, что германские войска не желают признавать меня правителем и побуждают к захвату власти командующего ими Германика. У меня есть два решения. Первое: отказаться от власти и просить сенат назначить мне какую-нибудь область управления, куда и отправиться немедля, навсегда покинув Рим...

Марк был не согласен.

– Это решение гибельное! – сказал он, не дав Тиберию договорить. – Ты не успеешь доехать до Остии, как начнётся гражданская война. Ведь тот же Либон или кто-либо другой, рвущийся к власти, захочет провозгласить себя императором, и что ты будешь делать, если легионы станут на его сторону? Ты должен понимать, что тот, кто примет императорскую власть, постарается избавиться от всех, пусть даже непрямых потомков Августа. И первым в этом списке будет твоё имя.

– Разумеется, я думал об этом. Тогда-то и пришло мне в голову другое решение. Я останусь в Риме на правах императора, если Германик не будет притязать на верховную власть.

Тиберий помедлил и затем, приблизясь к Марку насколько это было возможно, продолжил приглушённым голосом:

– Именно в Германике я вижу наибольшую опасность. Его любит народ, он пользуется беспредельным уважением среди солдат. Стоит ли говорить о том, что, вздумай он повести свои легионы на Рим, за ним пойдёт вся армия? У меня очень мало времени, Блоссий, и мне нужна твоя помощь...

Марк с удивлением взглянул на него.

– Чем же я могу тебе помочь?

– Когда-то ты был мне славным товарищем, но с Германиком тебя связывала настоящая дружба. Я знаю, что он по-прежнему питает к тебе глубокую привязанность, а это значит, что твои слова способны повлиять на его решения. Ты должен убедить его отказаться от притязаний на власть, я же, в свою очередь, выполню любую твою просьбу, любое твоё желание. Клянусь величием Юпитера, что, став единственным полновластным правителем Рима, я отменю все предыдущие решения суда и верну тебе честное имя. Знай, Блоссий, в тот самый миг, как ты протянешь мне руку, эта смрадная яма под названием Туллиан для тебя навсегда останется в прошлом.

Тиберий умолк, выжидая, а Марк стал размышлять над своим положением. С Германиком его связывала крепкая мужская дружба, и, если бы обстоятельства сложились иначе, Марк отправился бы вслед за другом в Германию. Усыновлённый Тиберием, своим дядей по отцу, Германик уже при Августе сумел снискать расположение и любовь народа. Говорили даже, будто Август долго колебался, не назначить ли его своим наследником. Роль посланца Тиберия, всегда завидовавшего пасынку, была противна Марку. Вместе с тем, как человек проницательный, он понимал, что сейчас гибель ему не грозит. Тиберий нуждался в нём, своими обещаниями и клятвами о прощении он отчасти связал себя с Марком. Теперь ему придётся искать способ оправдать своего трибуна перед солдатами, а пока он найдёт, может пройти немало времени. «Вначале он заставит судей изменить показания свидетелей и сам обвинительный акт, – говорил себе Марк. – Потом им придётся отменить приговор. Всё будет поставлено с ног на голову, но римлянам к такому не привыкать. Разве не случалось такого, что чёрное становилось белым, а белое – чёрным? Мне вернут моё доброе имя и моё прежнее положение в обществе, а если так, то стоит принять условия Тиберия. А главное, если Альбия ещё жива, я смогу спасти её...»

И с этой минуты он уже думал только об Альбии, которую, как ему представлялось, Тиберий также не замедлит помиловать. Узнав, что приговор весталке был приведён в исполнение прошлым вечером, Марк потребовал у Тиберия немедленно отпустить его к Коллинским воротам.

Альбия понятия не имела, сколько времени прошло с того часа, как дверь над ней закрылась, навсегда отрезав её от людей, от воздуха, от света, от жизни. Чем тяжелее становилось дышать, чем плотнее окутывал её сырой мрак, тем туманнее были её мысли. Воспоминания о днях, проведённых с Марком, о переменах, случившихся в самый разгар их счастья, порою перемежались с раскаяниями и сожалениями: в её греховной любви, в её желании бежать из храма и в том, что чистому служению Весте она предпочла покорность другой богине, запятнав себя земным чувством к мужчине. Разум бедной девушки мутился, ей казалось, что она стала жертвой чужих страстей, и только невероятными усилиями воли она заставляла себя признать, что никто не повинен в её судьбе, кроме неё самой.

Со слезами на глазах, Альбия опустилась на колени, прижалась своей измученной головкой к ложу и замерла в немом отчаянии. Ни один звук как и прежде не коснулся её ушей. Пламя факела рассыпало последние искры и наконец погасло. Альбия задыхалась. Через несколько мгновений она умрёт, она уже не сомневалась в этом, и теперь упрямо вызывала в своём воображении любимый образ: чтобы проститься с ним в этой жизни и назначить встречу в другой. В какой-то едва уловимый миг ей показалось, будто где-то совсем близко прозвучал родной голос. Но непроницаемый чёрный мрак расплылся, застилая образ Марка тяжёлым пологом...