Новиков-Прибой - Людмила Анисарова

В гости к Новиковым по вечерам часто заходил Степан Гаврилович Скиталец, личность оригинальная и колоритная. Высокого роста, худой и сумрачный, он производил впечатление сухого и замкнутого человека, а между тем был прекрасным актёром и замечательным певцом. Когда он брал в руки гусли и запевал какую-нибудь из любимых волжских песен, все присутствующие слушали его, как заворожённые.

Нежная дружба связывала семью Алексея Силыча с Егором Ефимовичем Нечаевым. Жилось Нечаеву несладко, семья была большая, в его талант не верила и не приветствовала его занятия поэзией. Тихий и очень добрый, он обычно уходил из дома поработать к кому-нибудь из друзей. Часто бывал у Новиковых. Осторожно, чтобы никому не помешать, входил в комнату, тихо здоровался и просил разрешения посидеть со своими бумагами. Он садился у окна, раскладывал на широком подоконнике свои тетради и углублялся в работу.

Но роднее и ближе всех как для самого Алексея Силыча, так и для его семьи, был Александр Сергеевич Неверов — простой, весёлый, сердечный человек. Он был по-настоящему предан литературе: занимался с начинающими писателями и поэтами, много писал сам. У него была любопытная особенность — одновременно работать над двумя-тремя произведениями.

Очень интересную характеристику дал писателям «Кузницы» один из самых заметных и авторитетных критиков того времени А. Воронский:

«Это — пролетарские писатели, так сказать, первого призыва. На их творчестве ярко сказалось и то, что они являются подлинными выходцами из пролетарской среды, и вся серьёзность и тяжесть предреволюционной обстановки.

У этих писателей есть скромность и серьёзность тона. Они не афишируют себя, не показывают на каждом шагу мандатов, не повторяют на каждом шагу: коммунизм, социальная революция, ленинизм, рабочие и т. д., не увлекаются плакатом и лозунгом, но в их вещах навсегда запечатлелось их действительное рабочее происхождение. От них по-настоящему пахнет заводом, фабрикой, кораблём, труд для них привычен и обычен. Им не надобно прикомандировываться к ткацкому станку, доменной печи и искать здесь „отрадных явлений“. Всё это — ихнее, своё, родное. Каждый из них по-своему рассказывает об этом родном».

Таков, по мнению А. Воронского, и Новиков-Прибой. «Не всё на одинаковом уровне в творчестве Новикова-Прибоя, — пишет Воронский. — Он лучше изображает море, штормы, труд и злоключения на море, он слабее в береговых темах, рассказах о любви, о женщинах и т. д. Думается, что писателю следует избегать таких выражений: „мне призывно улыбаются сочные губы“, „жар поцелуев“, „долго бушевал шквал душевного надрыва“, „слова загорелись яркими цветами“, „безумная оргия“ и т. д. Это высокопарно, истёрто и не нужно такому простому писателю, как Новиков-Прибой».

В июле 1921 года комиссар по народному образованию А. В. Луначарский послал бригаду писателей в Дальневосточную республику, в Читу, для организации издательского дела. Поехали прозаики Новиков-Прибой, Сивачёв, Гусев-Оренбургский и поэт Скиталец. И очень скоро на Дальнем Востоке начали печатать произведения этих и других московских авторов. Новиков-Прибой, никогда не упускающий случая познакомиться с новыми городами, новыми людьми, отправился в Благовещенск, где за короткое время был написан рассказ «Под южным небом».

«Под южным небом» — это короткая история любви русского матроса Петрована Силкина к знойной итальянке Терезе. История, рассказанная с необыкновенным юмором и вместе с тем полная сочувствия к наивному влюблённому, у которого «душа с якоря сорвалась». И, действительно, «сорвалась», ведь чтобы увидеть свою «сеньору», с которой свела его пьянящая южная ночь, он, лишённый за опоздание на корабль берега на целый месяц, отсидевший сутки в карцере, сбегает в «самоволку», пустившись вплавь к женщине, чей образ неотступно стоит перед его глазами. И с каждой минутой, проведённой без неё, видится она Петровану всё краше и желаннее.

Сочинённый для караульного рассказ о богатой вдове самому Силкину уже кажется правдой. И он готов зажить новой беззаботной жизнью в прекрасной и весёлой стране Италии с милой Терезой. Правда, перед тем, как прыгнуть за борт, на мгновение в его памяти всплывают «родная деревня, заброшенная среди суровой природы, покривившаяся изба, близкие лица родных». Но, отринув прошлое, Петрован Силкин устремляется вперёд, к светлому будущему, полному любви и счастья.

Берег оказался гораздо дальше, чем представлялось Петровану тогда, когда он добирался до него на шлюпке.

Верный себе, автор рассказа не упускает случая нарисовать неповторимую картину моря:

Изнемогшего Петрована, с трудом очнувшегося утром на берегу, мало заботит мысль о том, что он мог бы не доплыть. Воодушевлённого предстоящей встречей матроса радует всё вокруг: «Под лёгкими налётами ветра, морщась, светло играет море, кружатся, резвясь, чайки, а вдали, надувшись, золотятся паруса уходящих лодок».

Крушение всех надежд в виде вернувшегося из плавания мужа своей возлюбленной Петрован Силкин переносит стойко. На то он и русский матрос!

Новикова-Прибоя чрезвычайно интересовала жизнь нового рабоче-крестьянского флота. Особенно хотелось ему написать о подводниках, тема эта была увлекательная, новая, неизведанная. В конце 1921 года Алексей Силыч получает командировку для изучения жизни и быта подводников на Балтийском флоте и направляется в Кронштадт на крейсер «Адмирал Макаров» с аттестатом военного моряка. Здесь состоялось первое знакомство с жизнью советских моряков крейсера, а попутно — с плавбазой подводных лодок.

Вице-адмирал Щедрин вспоминает:

«Базировались мы тогда на одной из плавбаз. В дивизион входила и одна лодка старого типа, знаменитая „Пантера“, первой открывшая боевой счёт советского подводного флота, потопив в Финском заливе корабль интервентов. Там я узнал, что экипаж „Пантеры“, особенно её командир Александр Николаевич Бахтин, офицер Фёдор Викентьевич Сакун и старшина команды электриков Сергей Николаевич Дукин, оказал писателю большую помощь, когда он собирал материал для повести о подводниках».