Последняя истина, последняя страсть - Татьяна Степанова

В начале десятого нарисовался Гектор, вошел с картонной коробкой в руках – в гнездышках стаканы с кофе.

– От нашего стола – вашему. – Он протянул Кате стакан. – Мятный капучино.

– Спасибо, я на ночь кофе не пью.

– Тогда пойдемте в отель. Хватит здесь корпеть. Все равно муть голубая. Серьезно, коллега, вам надо выспаться. А то вы как бледная моль. Вилли, закрывай свою лавочку. И тоже на боковую.

Катя подумала и решила – да, пора закругляться. Она надела тренч, затянула потуже пояс на талии и взяла сумку.

Они с Гектором шли по улице до гостиницы.

– И что Кабанова? – спросил Гектор.

– Утверждает, что Бояринов с ней не встречался и ничем ее не шантажировал. Она склонна думать, что он узнал, кто убил ее сына. И поэтому преступник с ним расправился.

– Логично. – Гектор по привычке сунул руки в карманы брюк. Даже куртку не накинул – шел в одном костюме. Галстук чуть приспущен.

– Еще она сказала, что материалы осмотра трупа Лесика и места происшествия утекли из следственного комитета на сторону. И предположила, что за этим стоит Кляпов. Не верит она в непричастность Фимы к убийству и в его алиби.

– Прокурорша баба не промах. Насчет Фимы скажу – он мужик умный. Но сейчас он не такой, как прежде. Он кардинально изменился. И мы должны это учитывать. – Гектор усмехнулся. – Смягчающие обстоятельства. Как они жить-то будут с этой декабристкой, если и правда сладится у них? Именины сердца. Чем не тема для романа нашей талантливой Лизы Оболенской? Он – такой людоед. – Гектор сжал кулаки, потряс ими. – Повар, наемник, тролль… кто там еще… гадкий я, да? И она – светоч свободы и инакомыслия. Феминистка, суфражистка, патронесса зеленых ботаников. Царевна Горох. Наверняка веган. Точно – идейная, упертая. В холодильнике дома одни суши с огурцом и лапша удон. А Фима без стейка стриплойн жизни не представляет себе. В Хартум на самолете на войну, как на праздник… оторваться… Но знаете, что я скажу вам, Катя?

– Что?

– Если такой союз все же возможен, не все потеряно в нашей бедной, раздираемой распрями и склоками, пропитанной ненавистью и вселенским размежеванием Трое. Хоть какие-то ростки надежды… как трава сквозь асфальт…

Они подошли к отелю. Возле него – два черных внедорожника. Из них медленно выбрались семь человек.

Катя узнала атамана Пельмень-Чардынца, его охранника-громилу. «Смешанный единоборец» Балалайкин, явившийся с ними, выступил вперед. Остальные четверо – в камуфляже – чуть позади атамана, но так, что преграждают путь в отель.

– О, кого мы видим, – сказал Гектор. – Филиал Кащенко на ночной познавательной экскурсии. Ночь в кино или ночь в музее?

– Заткнись, – потребовал атаман Пельмень-Чардынец – Ты думал – не найдем тебя, не приедем? После того, что ты сделал, подонок?

– Тридцать сребреников ваших все сгорели, или что-то осталось в заначке на пропой? – Гектор расстегнул пиджак, потом сунул руки в карманы брюк.

– Ты еще издеваешься, сволочь? – Атаман негодовал. – Кровью сейчас здесь у меня умоешься, сблюешь. Похороним тебя. И контора твоя на это глаза закроет. Скажет – частное дело.

– Да, без конторы решим, без вмешательств извне. Вы и я. Только она уйдет сейчас. – Гектор кивнул на Катю. – К даме у вас ведь нет претензий, господа из Незнамо Какого Войска… Дебилов?

– Кишки тебе вырву, как духи твоему братцу в Чечне!

– Так дама уходит? Или мне ей путь расчистить?

– Вали отсюда. – Атаман кивнул Кате.

– Гек, я… да ни за что! – Катя, хотя она испугалась до смерти, решила, что умрет, но не опозорит себя. Не уйдет. Она искала глазами – палку бы какую-нибудь… или камень.

– Не пререкаться. – Он кивнул на отель. – Уходите. Мы их возьмем. Всех.

И он приложил руку к уху, словно у него был мобильный. Катя поняла, что ей делать. Быстро пошла, побежала, обогнула негодяев, влетела в отель. Сразу выхватила мобильный и позвонил Ригелю.

– Вилли, скорей, к гостинице! Поднимайте всех по тревоге. Эти явились, которых вы отдубасили… Филиал Кащенко здесь! Семеро. Оружия огнестрельного нет, хотя не уверена. Кастеты у троих. Вилли, скорее! Они его убьют. Он один там против них.

Она повернулась к окну. Бледная обмершая от страха хостес отеля подошла тоже. «Будете свидетелем», – шепнула ей Катя.

– Ну, а теперь убейте меня! – громко сказал Гектор. И стремительно двинулся им навстречу. Движением плеч сбросил пиджак и…

Достигнув в два прыжка атамана Пельмень-Чардынца, набросил ему пиджак на голову, ослепляя и одновременно с силой ударяя его коленом в пах. Атаман хрипло вскрикнул, согнулся. А Гектор в высоком прыжке подбросил свое тело – прямо на месте, без разворота, почти садясь в воздухе на шпагат, выпрямляя свои сильные ноги, и ударил носком ботинка охранника – в лицо. Удар такой силы, что сломал ему нос – кровь хлынула.

На него бросился один из камуфляжников – здоровенный, высокий. Замахнулся… Дальше все напоминало смертоносный балет! Не карате, нет, гораздо более высокого класса действо, отшлифованное до совершенства, как в тибетских монастырях боевых искусств. Гектор пригнулся, затем молниеносно сел, опустился на землю на шпагат и буквально пролетел, проскользнул между ног неповоротливого противника. Выбросил вперед правую руку – не кулак, а всю ладонь с плотно сжатыми пальцами, превратившимися в лезвие. И ткнул нападавшего, нависшего над ним, в живот.

Вопль боли!

Гектор перевернулся на земле – этакое сальто-кульбит на спине, когда ноги как ножницы и… Его удар ногами был нацелен на «смешанного единоборца» – самого опасного противника. Но Балалайкин на этот раз был готов. Он сам нанес Гектору сокрушительный удар ногой в грудь. И тот отлетел на два метра. Вскочил. На секунду лишь схватился за грудь, задыхаясь от боли, затем сразу сгруппировался. И они сошлись вплотную в беспощадном жестоком спарринге, нанося удары друг другу руками и ногами – метя в горло, в солнечное сплетение, в пах. Блокируя, отбивая, снова идя в атаку.

Балайкин ударил Гектора в челюсть. Тот устоял. Но в этот момент на него сбоку налетели еще двое – с кастетами. Град ударов. Гектор свалил одного. И снова ринулся на «смешанного единоборца». Подпрыгнул – не ударяя, но упираясь, наступая ему левой ногой в колено, а правой – словно он по стене забирался, а не по живому орущему противнику – в живот, почти обнимая его, свиваясь с ним, как удав, повалил всей тяжестью своей на землю, оказавшись сверху и…

Он схватил руку единоборца и одним резким движением рванул его кисть вбок и назад, не выкручивая ее, а почти отрывая. Кожа лопнула и выскочила сломанная кость – открытый перелом.

Единоборец Балалайкин взвыл сначала, а потом завизжал от дикой боли. И в этот миг…

Оставшийся целым камуфляжник нанес Гектору удар кулаком с кастетом в челюсть.

А во тьме прогремел пистолетный выстрел!