Сила меча - Дмитрий Тедеев

Вздохнув с облегчением, я заснул уже по–настоящему. Крепко и без сновидений.

Пробуждение оказалось безрадостным. Грубый, безжалостный пинок в спину вышвырнул меня из блаженного забытья. Спросонья я не мог сообразить, где нахожусь, не мог вздохнуть от пронзившей боли.

Потом выяснилось, что этим первым же пинком мне сломали два ребра.

Ничего не успев сообразить, я всё же инстинктивно начал защищаться. Удары продолжали сыпаться один за другим, мне не давали подняться, меня били ногами, обутыми в тяжёлые сапоги, избивали без всякой пощады, совершенно не беспокоясь о том, что ещё что‑нибудь мне сломают или отобьют.

Каким‑то чудом мне каждый раз удавалось в последний момент увернутся от удара, и вокруг стал раздаваться хохот. Стоявшая рядом толпа потешалась над мужиком, которому всё никак не удавалось попасть в вёрткого мальчишку. Он уже дважды промахнулся, попытавшись со всего размаха ударить меня сапогом по голове и оба раза чуть не упал. Веселье в толпе нарастало, видимо, им было забавно наблюдать, как здоровенный мужик избивает ногами, но никак не может окончательно прикончить измученного перепуганного подростка, оказавшегося на удивление быстрым и ловким. Раздавались крики, издевательские советы: “Зурган, ты сапоги‑то сними, мешают ведь, а то упадёшь ещё!”, “Ай да Зурган, вот боец, так боец! Противник у него больно грозный, а то бы наш Зурган давно бы его обломал!”, “Зурган, ты бы оружие какое в руки взял, топор там или вилы, а то, гляди, как бы тебя самого не обломали!”

Последний совет этот осатаневший мужик выполнил. Взял он, правда, не топор и не вилы, он выхватил у кого‑то из рук тяжёлый, заострённый с одной стороны кол. И, замахнувшись, с яростным рычанием опять кинулся на меня…

Я к тому моменту уже успел вспомнить, что со мной произошло до того, как я провалился в сон. Вспомнил, что в этом мире меня уже дважды пытались убить. Убить ни за что, просто потому, что случайно оказался не в том месте и не в то время. И вот сейчас пытаются убить в третий раз. Или по крайней мере – изувечить, переломать все кости.

Меня тоже захлестнула ярость, ярость, которая была никак не меньше, чем у этого тупого зверя Зургана. Гораздо, пожалуй, больше. Холодная и беспощадная. Да что же это такое?! Я вам что, кролик бессловесный, что вы меня убиваете, даже имени перед этим не спросив?!..

Вскочить на ноги я не пытался, вряд ли успел бы это сделать, тело всё ещё сводила парализующая острая боль в сломанных рёбрах. Да и всё равно это было бы бесполезно. Бежать мне было некуда, вокруг стояла плотная толпа, и несколько человек были на лошадях. Я сделал вид, что в безнадёжной попытке спастись от удара отчаянно метнулся прочь от замахнувшегося Зургана. А когда тот, чтобы всё равно достать меня ударом кола, шагнул ко мне пошире, я неожиданно крутнулся на колене навстречу его шагу и резко ударил кулаком в пах.

Олег говорил, что в Айкидо очень редко практикуют подобные “грязные” удары. Но нас он заставлял их отрабатывать, утверждая, что когда нужно спасать свою жизнь, нет и не может быть “грязных” или “запрещённых” приёмов, бывают только эффективные и неэффективные. А резко и точно нанесённые удары в пах относятся к эффективным. Я тоже отрабатывал, хотя мне не верилось, что когда‑нибудь я, даже спасая свою жизнь, по–настоящему смогу так ударить человека.

И вот надо же – смог. Ударил. И почувствовал, что попал, сильно попал. Во что‑то податливо–мягкое. Зурган рухнул, как подкошенный.

Но пока он падал, я успел ударить его ещё раз. Снова с яростной, безжалостной силой. Основанием ладони в колено, чуть изнутри, прихватив при этом другой рукой щиколотку. Примерно так же, как того старого колдуна. Только тогда я был полуживым, оглушённым ударом дубины по голове, в теле была разлита чудовищная слабость, сил хватило только на то, чтобы слабым толчком опрокинуть деда на землю. А сейчас сил у меня было больше, и все эти силы без остатка я вложил в удар, а ярость эти силы удвоила…

Когда Зурган долетел всё‑таки до земли, нога его была “капитально” сломана в колене, падая, он ещё и подмял её под себя, и теперь она была совершенно неестественно вывернута. Но боли он не почувствовал, он потерял сознание ещё от первого удара в пах.

Мгновенно вокруг наступила тишина. Что, сволочи, не ожидали, подумал я с яростным злорадством, вскакивая наконец на ноги и удобнее перехватывая кол, который забрал из обмякших рук Зургана. Во мне кипела решимость как можно дороже продать свою жизнь. С оружием в руках я сразу почувствовал себя гораздо увереннее, надёжная тяжесть прочного, гладко оструганного дерева как будто удесятерила мои силы, по крайней мере, мне так показалось. Я был уверен, что просто так они меня не смогут убить, что пока они будут это делать, я успею нескольких из них тоже отправить прямиком в ад.

Повнимательнее оглядевшись кругом, я увидел, что окружён довольно большой, человек в сорок–пятьдесят, толпой. В толпе было несколько женщин и детей, пятеро подростков моего примерно возраста сидели верхом на лошадях, но в основном толпу составляли пешие, довольно бедно одетые вооружённые мужчины. Вооружены они были разным крестьянским барахлом: вилами, топорами, косами, у некоторых, как и у меня, были колья. Лишь у одного мужика, одетого побогаче, на поясе висел меч в ножнах, прямой и довольно длинный, как и у убитого мной герцога.

Сам убитый лежал на прежнем месте, его рука всё ещё сжимала меч, почти отрубленная голова была жутко запрокинута, и казалось, что лежит она отдельно от тела. От трупа несло сладковатым запахом крови, его облепили мухи, другие мухи с громким жужжанием роились вокруг. Меня едва не стошнило, и я поспешно отвёл глаза, разыскивая Раину.

Раины нигде не было. Не было и её одежды. Моей залитой кровью одежды тоже не было, валялась только небрежно сваленная в кучу роскошная, яркая одежда убитого. Коня, на котором к этому стогу привёз Раину убитый герцог, тоже не было видно. Лошадки под мальчишками не могли похвастаться резвостью и благородством происхождения, это были обычные заезженные непомерной работой крестьянские лошади, сбруя их была тоже бедной и некрасивой.

Раина… Сбежала, значит, оставив меня одного, забрав даже мою одежду? А может, не просто сбежала, а ещё и навела на меня этих безжалостных скотов?

Но я почему‑то почувствовал, что это – не так. Не сбежала и не навела. Что‑то другое. Только вот что? Ладно, потом выясню. Если жив, конечно, останусь. Не верится мне что‑то, что живым меня захотят оставить, особенно после того, что я сделал с ихним Зурганом. Пока что они в замешательстве, совсем, видно, не ожидали, что этот здоровый и явно опытный в драках мужик, начав смертным боем избивать измученного, спящего мертвым сном мальчишку, не только не сможет с ним справиться, но и что этот мальчишка сумеет буквально за доли секунды сделать его калекой.

Ихний главный, у которого на поясе был меч, староста, как я понял, деревни, пребывал в тяжком недоумении. На его лице, заросшем рыжей бородой, читались все его нехитрые мысли. И не только на лице! Я вдруг почувствовал, что его мысли звучат во мне. Как и мысли герцога перед тем, как я его прикончил. Я опять не успел удивиться странному чувству, опять было не до этого. Я просто вслушался в мысли старосты. Я не смог расслышать ни одного ясного слова в его мыслях, но вряд ли он и мыслил словами. Но общий смысл его сомнений, раздумий был различим довольно отчётливо.