Разбитое сердце июля - Елена Арсеньева

Он выбрался из автомобиля, разумеется,шарахнув от злости дверцей, и пошел к песочнице. Алена проводила его задумчивымвзглядом.

Стоило Нестерову приблизиться к песочнице, какженщины повернулись к нему, с откровенным удовольствием отрешившись отматеринских забот, и заговорили наперебой, так что Нестеров едва успевалголовой вертеть, воспринимая информацию то от одной, то от другой добровольнойпомощницы. Бабенки так и ели его глазами, ну а он улыбался направо и налево ивыглядел совершенно иначе, чем тот напряженный, недовольный, насмешливыйчеловек, который только что сидел рядом с Аленой. Обаятельный, оказывается,мужчина этот Нестеров!

Алена посмотрела на мобильник. Телефон молчал.И еще неизвестно, сколько он будет молчать. Ужасно хотелось, чтобы Муравьевпозвонил прямо сейчас, чтобы Алене Дмитриевой удалось обставить Нестерова и егодобровольных осведомительниц, но… Может быть, Муравьев исполнит ее просьбутолько к вечеру. Или завтра. Или вообще не озаботится ее исполнением…

А что, если Инну загрузить? У председателяколлегии адвокатов Нижегородского района имеются самые неожиданные источникиинформации… А впрочем, нет. У султана не просят мешочек риса. Инна может датьсведения поинтересней, чем список Лен, живущих в каком-то облезлом доме наокраине Сормова! Толиков, Холстин, Юровский – как связаны эти люди? Нестероввскользь упомянул о деле, которое их когда-то объединяло, но в подробностивдаваться не стал и, такое впечатление, не собирается. А Алене интересно!

Она нажала на цифру 2, потом на звездочку, ина дисплее высветилась фотография подруги, а потом раздался и ее голос:

– Алло?

– Иннуль, привет. Как жизнь?

– В трудах и заботах.

Голос Инны звучал так утомленно, что если бы уАлены Дмитриевой была совесть, она непременно помешала бы ей продолжатьразговор. Однако совести у нашей писательницы, честно говоря, не имелось в наличии,поэтому вопрос все же был задан:

– Иннуль, тебе что-нибудь говорят фамилииХолстин, Юровский, Толиков, Нестеров? И еще – Лютов?

– Про Холстина я слышала, –проговорила Инна. – Это какой-то богатый москвич, который в Нижнем всеподряд скупает. А про остальных никакой информации.

– Иннуль, а нельзя что-нибудь пособирать,по сусекам поскрести? – искательно промурлыкала Алена.

– В принципе, можно, почему нет… Только,Ален, ты скажи, тебе это жизненно-важно-срочно?

– Не то чтобы, – осторожно ответилаАлена и тут же пожалела, что не соврала, потому что Инна категорично сказала:

– Тогда, извини, займусь этим немногопогодя. Не сердись, но у меня цейтнот ужасный, дел очень много, я просто головыне поднимаю. Клиентка моя меня заездила, такая зануда эта Леонида…

– Леонида?! – воскликнулаАлена. – Слушай, я ее знаю! Она такая огромная, как шкаф, со стуласвешивается, когда сидит…

– Ой, нет! – простонала Инна. –У нее только имя громоздкое, как шкаф, со стула свешивается, а она такая маленькая,мышеподобная, даже как комарик, в смысле, комариха. И так же неотвязно жужжит изудит, зудит и жужжит… И всех кусает, всюду суется, со всеми ссорится. Не жизньу меня теперь, а сплошная проблема! Помнишь, я тебе говорила о бригадестроителей, с которой она судится? Теперь она затевает процесс сдомоуправлением, районной поликлиникой, бассейном «Дельфин», с турфирмой, смагазином «Рамстор», с рестораном «Виталич» и еще не знаю с кем… И я должна всеэти дела вести, иски составлять… Затрахала она меня! Но я денег хочу, как воронкрови, вот и вожусь с ней.

– Короче, тебе не до меня, – грустноконстатировала Алена.

– Пока да, – так же грустнопризналась Инна и, торопливо попрощавшись, отключилась.

Да, в нашем мире никому ни до кого нет дела!Хотя… нет, это правило нельзя назвать общепринятым. Вон в той компании впесочнице дела обстоят совершенно иначе. Нестеров улыбается, мамашки болтают,как нанятые… Никто из них не обращает внимания на ветерок, который так ивздымает конфетные бумажки, высохшие окурки, обрывки газет, полиэтиленовые ибумажные пакеты, которые мечутся по двору и то оседают в песочнице, то вновьвздымаются в вышину, словно стаи каких-то урбанистических мутантов.

У Алены вдруг свело горло в припадкемизантропии.

«Ненавижу этих клуш, этих молодых,преждевременно расплывшихся, опустившихся дур, – с отвращением подумалаона, глядя на неряшливых молодух. – Почему они водят своих чадушек в этиужасные, заплеванные, записанные (не от слова писа’ть, а от слова пи’сать!),загаженные, замусоренные песочницы, утыканные окурками? Почему позволяютмалышам играть, ковыряться ручонками в этом дерьме? Других песочниц и детскихплощадок нет, скажете вы, и те, что в центре, и те что на окраинах, одинаковозамусорены, а добиться от районных (городских, областных, федеральных) властейрегулярной (да хоть бы и нерегулярной, хоть бы и раз в год!) уборки – столь жереально, как добиться от Романа Абрамовича пострижения в соловецкие монахи. Носами мамы и папы, куда они смотрят? Почему открывают на этих же песочницах идетских площадках пивные бутылки, бросая крышки под ноги? И это их собственныеокурки торчат из песка, их пластиковые бутылки и полиэтиленовые пакеты валяютсяна газонах, это они матерятся умиленно, глядя на своих сопливых отпрысков…Всемилостивый Боже, как матерятся на улицах Нижнего Новгорода! Все – мужчины иженщины, взрослые и подростки, юные красавицы и убогие сморчки мужеского пола!Присутствие детей на руках или в колясках родителей не останавливает. Неужелиони не знают, что человек, который вырос на помойке, будет всю жизнь видеть впомойке эталон жизни и другим его не просто пропагандировать, но и навязывать?Новое поколение нашей страны будет жить в демократических помойках, и всепоследующие поколения – тоже…»

Принять вовсе уж глобальные масштабы Алениноймизантропии помешало возвращение Нестерова. Вид у него был довольнехонький!

– Ну, Муравьев еще не звонил? –спросил он возбужденно. – Ну и не надо. Я все узнал. Интересующую насособу зовут…

Тут телефон, который Алена держала в руке,зазвонил. Она чуть не подпрыгнула от неожиданности! Глянула на дисплей – и чутьне подпрыгнула снова, на сей раз от радости.

– Да, Лев Иванович, еще разздравствуйте, – сказала, бросив на Нестерова небрежно-торжествующийвзгляд.

– Еще раз, – буркнул тот. – Уменя есть информация для вас. Пять человек. Будете записывать или эсэмэску вамсбросить?

– Лучше эсэмэску, Лев Иванович. Спасибобольшущее! – пламенно воскликнула Алена.