Кто-то третий - Николай Иванович Леонов

было уже невмоготу носить все это в себе. И теперь все выплеснулось наружу безудержными рыданиями. Женщина плакала, уронив голову на руки, ее трясло, било в лихорадке, она завывала в голос и стискивала воротник платья, как будто он душил ее, и она хотела порвать этот кусок ткани. Опомнившись, Гуров бросился успокаивать Оксану Сергеевну. Он обнял ее за плечи, прижал к себе, принялся гладить по голове, по спине, шепча успокаивающие слова. Говорил, что она самая замечательная жена и мать на свете, что просто на нее свалилось столько бед, что она невольно стала верить в то, что стала средоточием несчастий, бед, невезения.

Кириллова так доверчиво уткнулась лицом в грудь своего гостя, что ему стало даже как-то неудобно из-за своей роли. Пришел поговорить откровенно, довел женщину до слез, а теперь успокаивает и ждет ее откровенного рассказа. Иногда Льву казалось, что его работа делает его грубее, потому что общается он с преступниками, уголовниками, отбросами общества. Ему часто не хватало общения с нормальными людьми, простыми, хорошими, добрыми гражданами. Но вот в такие минуты он жалел, что во время работы приходится допрашивать именно таких — простых и хороших граждан, доставлять им муки, втягивая в свое расследование. Лучше уж общаться с уголовниками, там хоть все с самого начала просто и понятно.

— Нет, вы не понимаете, — тихо говорила Кириллова, крутя головой и вырываясь из рук Гурова. — Я виновата, именно я. Это не аллегория, не красивый оборот речи, это вина женщины, не сумевшей сохранить семью. Ведь предназначение женщины — как раз хранить очаг, цементировать семью, она — связующее звено в этом семейном мире. А я предала. Давно предала. Я изменила Олегу еще в молодости.

Такого Лев не ожидал, хотя ничего странного и удивительного в этом признании не было. Бывает такое и довольно часто, ну и что? А Оксана Сергеевна уселась прямо и, размазывая по щекам слезы и остатки губной помады, стала рассказывать. Она рассказывала с такой яростью, как будто наказывала себя или мстила себе.

— Мы были молодыми. Не всегда все между нами шло гладко. Олег пропадал сутками на работе, мне хотелось внимания, общения с ним, куда-то вместе ходить. Чтобы друзья и знакомые видели нас вместе, видели, что я замужем.

Гуров не мешал. Кириллова должна выговориться, должна сбросить это напряжение, пусть даже малознакомому человеку. А, может, даже хорошо, что малознакомому, тому, которого она никогда больше не увидит. Не так стыдно потом. Не придется снова смотреть в глаза и помнить, что ты все про себя рассказала, постыдное и грязное.

И Оксана Сергеевна рассказала, как изменила мужу, поддавшись на ухаживания молодого красавца, как забеременела от любовника. И как муж обо всем узнал.

— Понимаете, он простил мне это! Олег простил мне и измену, и чужого ребенка. Он не просто простил, он принял ребенка и всегда любил Марину как свою родную дочь. Это потом я поняла, или мне казалось, что поняла. Он ее любил за нас двоих, потому что меня любить так, как любил до измены, уже не мог. Как будто хотел ее обезопасить от этого ярлыка незаконной, уберечь.

— А потом появился настоящий отец? — догадался Гуров.

Кириллова замолчала и удивленно посмотрела на него. Потом просто кивнула и опустила лицо. Она продолжала говорить, но теперь темперамент исчез. Теперь с Гуровым говорила безмерно уставшая, раздавленная жизнью женщина, которой едва хватало сил показывать, что все в порядке, что она живет нормальной жизнью, что на душе у нее покой.

— Да, вы правы. Потом появился этот подонок. Хотя почему подонок? Он получил то, что я ему в свое время позволила, и пришел увидеть своего ребенка, это его право. А то, что ему плевать на разлад, который он уже внес в другую семью и внесет новый, так об этом задумываться посторонний человек не обязан вовсе.

— И Марина узнала, что Олег не родной отец? — снова догадался Гуров.

— Да, узнала. После этого Олег замкнулся в себе. Он тогда уже ушел из органов. Наш дом превратился в ледяное царство, где каждый молча вставал утром с постели, молча завтракал и молча уходил. Кто на работу, кто просто… из дома. Вечером возвращались, так же молча, поглощали пищу и ложились спать, потушив свет. Все потушив. И тогда пришел закономерный финал: Олег погиб. Я знаю, что преступник не найден, даже неизвестно, из-за чего и почему убили моего мужа. Знаете, я не интересовалась и не требовала розыска, возмездия. Я ведь считала, в переносном смысле, что его убила я. Это его убило, правда, чьей-то злой рукой. А после похорон Марина ушла из дома.

— Куда? — поспешно спросил Лев. — И вы ничего о ней не знаете?

— Знаю, — дернула плечом Кириллова. — Точнее, знала. Марина сняла квартиру. Я какое-то время пыталась увидеться, искала встреч с ней. Мы сидели молча. Иногда говорили ничего не значащие слова, и она уходила. Или мне приходилось уходить. Я выходила от своей дочери и по часу ревела в подъезде. А потом она поменяла квартиру и не дала мне своего адреса. Наверное, боялась соседей, которые расспрашивали, кто там плачет подолгу, выйдя от нее. А может, не хотела меня видеть, не хотела, чтобы я приходила без приглашения в любое время. Я стала ее тяготить.

— А телефон?

— Телефон был. Я благодарна хотя бы тому, что Марина не сменила номер. Она просто часто не брала трубку, когда я звонила. Или не хотела говорить со мной или, правда, была занята. Я же стала себя накручивать, убеждать, что она не хочет меня слышать.

— И вы не искали с ней встреч, не приходили к ней на работу?

— Я не знала и не знаю, где Марина работает. Я была так благодарна ей, что она хотя бы оставила мне шанс иногда слышать ее по телефону, что боялась нарушить хотя бы это шаткое равновесие в наших отношениях, боялась разозлить ее, если буду заявляться к ней на работу, ждать после окончания рабочего дня на улице. Она ведь может вообще прервать все контакты, и тогда жизнь потеряет для меня всякий смысл. Я же мать, я все равно надеюсь, что все изменится. Может, Марина выйдет замуж, родит ребенка и им понадобится бабушка. Через внуков я снова обрету дочь.

— Когда вы с Мариной в последний раз говорили по телефону?

— Два с половиной месяца назад, — одними губами прошептала Кириллова. — Обычное дело. В последние два года мы с ней общаемся раз в два-три месяца. Чаще она