Полет сокола - Дафна дю Морье

Вкрадчивый тон Альдо обманул студента, и он попался в расставленные ему сети. Он обвел всех снисходительным взглядом.

– Экономика и коммерция, третий курс, – сказал он, – и плевать мне, если меня исключат. Чтобы получить работу, диплом мне не нужен: буду управлять одним из отцовских ресторанов. Кстати, он еще и член синдиката, который владеет "Панорамой", и всякий, кто меня выгонит под каким-нибудь вшивым предлогом, испортит отношения со многими влиятельными людьми.

– Какое несчастье, – пробормотал Альдо. Затем повернулся к Джорджо:

– Он числится в списке добровольцев?

Когда прозвучал этот вопрос, Джорджо как раз просматривал список. Он покачал головой.

Студент Марелли рассмеялся.

– Если вы имеете в виду кутерьму, которую коммунисты устроили в театре в понедельник вечером, то меня там не было, – сказал он. – У меня было занятие поинтересней. В Римини у меня есть девушка, да и машина у меня что надо. Ну а выводы делайте сами.

Несмотря на сильную неприязнь к нему, от его внешности до попытки искупать меня в фонтане, во мне проснулось что-то вроде сочувствия. Каждым словом он усугублял свою и без того незавидную участь.

– В таком случае ты не будешь участвовать в фестивале? – спросил Альдо.

– В фестивале? – отозвался студент. – В этой клоунаде? Вот уж нет!

На выходные я отправлюсь домой. Отец закатывает для меня шикарную вечеринку.

– Жаль, – сказал Альдо. – Мы могли бы устроить для тебя неплохое развлечение. Впрочем, нам ничто не мешает предложить его тебе авансом.

Федерико!

К нему подошел один из телохранителей. В масках они все были похожи друг на друга, но по гибкой фигуре и светлым волосам я догадался, что это один из субботних дуэлянтов.

– В нашей книге найдется такое, что подошло бы для Стефано?

Федерико взглянул на меня.

– Об этом лучше посоветоваться с Армино, – ответил он. – Ведь он у нас эксперт.

– Федерико – мой переводчик, – объяснил Альдо. – Он отмечает для нас разные фрагменты из немецкой истории. Родился в концентрационном лагере и очень способен к языкам.

Тревога, которую я испытывал с самого появления пойманного студента, возросла еще больше. Я покачал головой.

– Я ничего не запомнил, – сказал я.

Альдо снова повернулся к Федерико. Тот справлялся с бумагами, которые вынул из кармана колета. Мы ждали, пока он молча читал их.

– Паж, – наконец, сказал он. – Для Стефано отлично подойдет эпизод с пажом.

– Ах да, паж, – пробормотал Альдо. – Наказание пажа, который забыл про освещение. Горящие угли на голову тому, кто окунает в фонтан тех, кто ниже его ростом. Достойный венец карьеры хвастуна. Позаботься об этом, хорошо?

Увидев, что к нему приближаются два стражника и Федерико, студент Марелли отшатнулся.

– Нет, послушайте, – сказал он, – если вы собираетесь испробовать на мне один из ваших фокусов, то предупреждаю, что…

Но ему не дали закончить. Стражники схватили его за руки. Федерико, казалось, задумался, поглаживая подбородок.

– Старая жаровня, – сказал он, – которая вместе с другим железом хранится в одной из комнат верхнего этажа. Она подойдет вместо короны. Но, может быть, сначала я прочту ему отрывок из книги? – Он снова вытащил свои бумаги. Это были копии записей, которые в воскресенье я дал Альдо. – "Однажды, – прочел он, – паж забыл зажечь свечи для вечерней трапезы герцога. Стражники герцога схватили несчастного юношу, завернули его в пропитанную горючей смесью ткань, подожгли ему голову, протащили по комнатам герцогского дворца, и он умер в страшных муках". – Он снова засунул бумагу в колет и дал знак стражникам. – За дело, – сказал он.

Студент Марелли, который всего две минуты назад хвастался своим богатством и влиянием, скорчился между стражниками. Его лицо вдруг посерело, и он стал кричать. Крики не смолкали, пока его выволакивали из комнаты, громким эхом отзывались под сводами галереи, летели над лестницей, ведущей на верхний этаж дворца. Никто не проронил ни слова.

– Альдо, – сказал я, – Альдо…

Брат посмотрел на меня. Крики замерли, и наступила тишина.

– Человек Возрождения не знал сострадания. Чем мы лучше его? – спросил Альдо.

Внезапно меня охватил ужас. Во рту у меня пересохло. Я не мог сглотнуть. Альдо снял маску, остальные тоже. Их молодые лица были устрашающе серьезны.

– Человек Возрождения пытал и убивал, не испытывая при этом угрызений совести, – продолжал Альдо, – но обычно у него была на то причина. Кто-то несправедливо поступил с ним, и он был движим чувством мести. Причина, возможно, сомнительная, но об этом можно поспорить. В наше время люди убивали и пытали для собственного развлечения и ради опыта. Крики, которые ты только что слышал, вызваны единственно трусостью, а не болью, крики же истинного страдания и боли день за днем, месяц за месяцем звучали в Аушвитце и других лагерях военнопленных. Например, в лагере, где родился Серджо.

Романо слышал их в горах, когда враг хватал и подвергал пыткам его друзей-партизан. Слышал их Антонио, слышал Роберто. Ты, Бео, тоже мог бы слышать их, если бы тебя бросили. Но тебе повезло, победители тебя пощадили, твоя жизнь не подвергалась опасности.

Я сорвал с себя маску. Я вглядывался в их серьезные, без тени улыбки лица и одновременно прислушивался к звукам с верхнего этажа. Но там было тихо.

– Это далеко не одно и то же, – сказал я. – Ты не можешь подвергать студента пыткам на том основании, что такое случалось в прошлом.

– Никто и не собирается подвергать его пыткам, – сказал Альдо. – Самое большее, что сделает с ним Федерико, так это устроит на его голове фейерверк и выгонит отсюда. Неприятно, но полезно. Урок пойдет Марелли на пользу, и он призадумается, прежде чем купать в фонтане тех, кто меньше его ростом. – Кивком головы он подозвал к себе Джорджо. – Расскажи Бео подлинную историю нападения на синьорину Риццио.

Джорджо был одним из телохранителей, которого я запомнил еще с субботы.

Это он родился в окрестностях Монте-Кассино, это его родители погибли под бомбами. Крупный, широкоплечий парень с копной непослушных волос и в маске выглядел очень внушительно.

– Все было очень просто, – сказал он. – Девушки, которых мы заперли по комнатам, были разочарованы, во всяком случае, нам так показалось, ведь мы ничего им не сделали. Мы впятером подошли к комнате синьорины Риццио и постучали в дверь. Она открыла в халате, думая, что это одна из ее девочек.

Увидела нас – в масках и, конечно, очень опасных – и сразу сказала, что ценностей при ней нет, она в общежитии их просто не держит. "Синьорина Риццио, – сказал я, – самая ценная вещь в общежитии – это вы. Мы пришли за вами". Из моих слов она наверняка заключила, что я собираюсь ее похитить, и тут же смекнула, с какой целью. Не моргнув глазом она сказала, что если мы хотим "этого", то нам следует идти к девушкам. Девушки будут в восторге.