Что скрывает Эдем - Кара Грант

перспективных прототипов. Если опустить ту часть, в которой господин Карелтон бурно обсуждал с Шоном сроки выхода роликов его портокара, то останется вот что…

– Кстати, Кара, видел на днях записи ваших презентаций, – затараторил он с такой скоростью, что мне едва удавалось разбирать слова. – Впечатляет! Мы уже начали кастинг актеров для съемки серии рекламных роликов про зеркальное пространство. У моей творческой группы уже готова концепция – это нечто невероятное! Хотя ваша демонстрация – просто чума! Потребность любви и принадлежности – галочка. Потребность самореализации – еще одна. Признание, уважение – без проблем. Вы ж моя умничка, Кара! Руки так и чешутся нарезать видео, смонтировать в нужных местах и запустить в эфир!

– И что тебя останавливает, Маркус? – лениво обратился к нему Шон, пока я соображала, при чем тут пирамида Маслоу.

В карих глазах господина Карелтона вспыхнуло пламя.

– Ты же не… А что, это идея! Кара, вы же не возражаете? – Я согласно кивнула – с меня не убудет. Собеседник восторженно выпалил: – Переговорю с Фредериком по этому поводу!

– Может, ты предложишь Карине и в ролике сняться? Скакать и визжать – это как раз по ее части, – не удержался от подколки Шон, и я, прищурившись, пнула его ногой под столом. – К тому же это бы упростило процесс, – добавил он невозмутимо.

Карие глаза господина Карелтона расширились от таких перспектив.

– Кара, соглашайтесь! Это будет великолепно!

Первой мыслью было отказаться, но потом…

– Хорошо, – фальшиво улыбнулась я. – Только надо согласовать съемки с графиком работы в Пантеоне.

– Конечно-конечно, ни о чем таком не волнуйтесь. Кстати, Шон, может, и ты снимешься в одном из роликов вместе с Карой? Там такой сценарий… Целевая аудитория с ума сойдет!

Шон перевел задумчивый взгляд с собеседника на меня, а потом, ухмыльнувшись, ответил:

– Почему бы и нет, Маркус, почему бы и нет…

Да, именно так я и оказалась на съемочной площадке. Поначалу были фотосессии для голографических рекламных щитов. Такая практика часто встречалась, если писатели Пантеона создавали что-то масштабное. Фотографиями Шона и его прототипами был увешан весь Либрум. А вот в рекламах своих творений обитатели Пантеона снимались редко. Так делал господин Феррен, хотя и нерегулярно.

– Это повышает интерес потребителей к прототипам и вызывает рост продаж, – пояснил он, когда вез меня на первую съемку. – К тому же потенциальные заказчики о тебе всегда помнят. В Эдеме надо постоянно где-то мелькать. А тебе, Карина, особенно – ты здесь новичок. Так что лови момент.

Ну, я и ловила. Сначала ловила в пижаме, плюшевой такой, голубой. Изображая полусонную девицу, которая так не хотела лететь на работу, что готова была забраться на потолок, лишь бы ее никто не трогал.

По иронии судьбы в тот день я заработалась в Пантеоне и после первого дубля в мягкой уютной постели меня срубило. Так что я действительно была согласна на что угодно, лишь бы от меня отстали. Съемочная группа знатно повеселилась – говорят, там были такие кадры…

Дальше мне пришлось ловить момент в кроссовках. Это было не так приятно, как в пижаме. Потому что надо было разучивать сложный танец (а я не была профессиональной танцовщицей), и не смотреть в камеру, и делать все синхронно с остальными, и… Ай, короче, режиссер решил, что с лопатой в руках я выгляжу более органичной. Шон хохотал.

Ну, и на десерт ловить момент пришлось в клубе. Тут уж смеялась я. Потому что по сценарию господин Феррен должен был гнаться за мной по залу, а я – прятаться от него на потолке. Моему незадачливому кавалеру полагалось растерянно озираться по сторонам и тосковать. А мне – по доброте душевной к нему спускаться. Конец. Конец Шону не понравился. Честно, я думала, он откажется в этом сниматься. Но Шон изменил финал под себя, и в итоге съемка таки состоялась.

У меня было очень красивое фантазийное серебристое платье – сама создала, а дело хотя и было в клубе, но из-за особого освещения люди в кадре растворялись. Я медленно двигалась в полутьме, как видение, маня за собой Шона. Он пытался меня догнать, коснуться руки, а успевал схватить лишь серебристую пыльцу. Я исчезала – и оказывалась на потолке. Прохаживалась, искала его внизу взглядом. Но Шона там не было. А потом резко оборачивалась – и натыкалась на его кривую улыбку. Между нами так и искрило, поэтому ролик получился волшебным. Но когда мы в тот день возвращались домой, я не удержалась от вопроса:

– Шон, а почему ты согласился сниматься?

– Решил, что лишний атрибут успеха в моем лице тебе не помешает.

Я усмехнулась. В этом был весь Шон. Но если начистоту, то съемки дались мне нелегко. Это было не увеселительное мероприятие, каким оно представлялось мне поначалу, а труд, который, как и любая работа, отнимал силы и энергию. И когда с роликами и фотосессиями было покончено, я вздохнула с облегчением.

Господин Карелтон усмотрел во мне комедийный талант и намекнул, что ожидает в ближайшем времени снова увидеть меня на съемочной площадке. Так что, когда мы с ним прощались, мысленно я уже представляла себя со сковородой в правой руке и в перчатке эмпатии на левой, обманчиво ласково говорящей на камеру: «Дорогой, где это ты столько времени пропадал?..»

Зато Шон к такой нагрузке был привычен и, казалось, ее не замечал. Неожиданно для себя я открыла одну истину – он был тем еще трудоголиком. Да, Шон говорил, что много работает, но это не бросалось так сильно в глаза до тех пор, пока мы не съехались. Господина Феррена устраивало, что люди его воспринимали как эдакого франтоватого баловня судьбы, который получает от жизни все, что пожелает, при этом особо не напрягаясь. Однако мало кто знал, чего на самом деле ему стоил успех.

Если он выходил в свет, то для того, чтобы завести полезные знакомства, заключить крупные сделки или порекламировать свои прототипы. Он это делал легко, играючи, но своего никогда не упускал. А когда оставался дома, то большую часть времени проводил за работой либо запираясь в своей крепости, либо выбираясь из нее на удобный диван в гостиной с какой-нибудь книгой в руках. Чаще технической или нейрофизиологической тематики. Мне нравилось сидеть на террасе с чашечкой кофе и вазочкой круассанов и тайком наблюдать за ним в такие моменты.

Шон читал, выискивая в тексте нужную информацию, а когда находил, то, не отрывая глаз от страниц, взмахивал рукой – и в воздухе материализовались детали прототипа. Если его все устраивало, он отбрасывал книгу в сторону и уносился обратно в свою крепость. Если нет, то фантазии трансформировались до тех пор, пока на него не сходило озарение.

Я как-то спросила, может, у него запарка, но Шон лишь пожал плечами – обычный четверг. Порой он у меня невольно ассоциировался с загнанной лошадью, несущейся к финишу с пеной у рта, повинуясь плетке невидимого жокея, и я терялась в догадках по поводу причины такой одержимости профессией. То ли дело было в амбициях, то ли в банальном желании неустанно творить, но его упорство и высокая работоспособность меня восхищали и мотивировали на новые свершения.

Я старалась брать пример с Шона и отдавала всю себя трем проектам, но… Если с конвертером и перчатками дела обстояли более-менее, то с меморисборником возникли проблемы. Реконструкция воспоминаний и их насильственное извлечение – вот те новые цели, которым он должен был послужить. И хотя рассудком я понимала, что мне поручено благое дело, особенно в свете того, что рассказал Йен, меня все равно ломало каждый раз, когда я пыталась к нему подступиться.

Ситуация получалась интересной. С одной стороны, я знала, что нужно делать, а с другой – боялась, что из-за какой-нибудь ошибки мое сознание может застрять внутри прототипа во время его испытаний. Вот и аукнулась история с кубом. Я пыталась бороться с собой и искала обходные пути, но работа двигалась с черепашьей скоростью. Это раздражало, тем более что идеи новых проектов выскакивали из меня, как из госпожи Мартинез ее тени. И тогда, чтобы дать мозгу перезагрузиться, я решила сконцентрироваться на конвертере и перчатках. Дело сразу пошло бодрее.

И все бы ничего, если бы не галлюцинации, которые принялись одолевать меня с утроенной силой. Да, я старалась казаться счастливой и беззаботной. Шутила, смеялась и никому