Вторая молодость любви - Нелли Осипова

Тетя Маро на цыпочках вышла в гостиную, притворив за собой дверь, чтобы не мешать этому божественному интимному процессу.

Зазвонил телефон.

Маро сняла трубку:

— Я слушаю… Их нет дома, поехали за коляской… Обыкновенной, детской… Что вам непонятно? Я — соседка… Танечка не может сейчас подойти, она кормит… Как кого? Своего ребенка… Конечно, новорожденного. Они вчера только выписались из роддома. А что передать?.. Ну вот, разъединилось. Совсем как у нас, в Тбилиси, — проворчала она и так же, на цыпочках, зашла к Тане.

— Кто звонил, тетя Маро?

— Не знаю, не сказал, не успел — разъединили. Наверное, перезвонит.

Ореховы вернулись с покупками. Митя сразу же начал собирать кроватку в гостиной. Таня пошла смотреть коляску, восхищаясь всякими приспособлениями в ней.

Когда кровать была собрана, Сашенька извлекла из шкафа матрасик, простынку, покрывальце, которое Таня сама связала под руководством тети Маро. Все впору, красиво, приятно ласкало глаз.

Кроватку занесли в детскую, ребенка переложили со стульев в кроватку. В комнате стало уютно, и Тане показалось, что так всегда и было или должно было быть. «Странное чувство, — подумала она. — Как и почему оно возникло?»

Митя то и дело подходил, смотрел на ребенка, пожимал плечами и приговаривал:

— Я — дед, черт возьми, но не чувствую себя дедом. А ты, Сашенька?

— Погоди ты записывать меня в бабушки, еще успею.

— Вот когда он скажет вам «ба-ба», уже никуда не денетесь, — задумчиво проговорила тетя Маро. — У меня так было: мои близнецы первое слово адресовали мне, как ни старалась дочка научить их выговаривать «ма-ма», они повторяли «ба-ба».

— Татоша, мне совсем не нравится, что мой внук еще не обрел имени, — решительно заявила Сашенька. — Давай подумаем вместе. У тебя есть какое-нибудь имя на примете?

— Нет… — вяло отозвалась Таня, — я еще не думала над этим. Дайте мне прийти в себя. Имя, это, конечно, важно, но нужно еще и отчество…

Наступило молчание.

— Ну, я пойду к себе, пожалуй, — сказала тетя Маро, — сегодня я вам больше не нужна. Если что — зовите.

— Спасибо большое, — ответила Сашенька и пошла провожать ее до двери. Там она шепотом пожаловалась: — Не знаю, как вывести ее из этого состояния…

— Время само поставит все на свои места, поверьте мне, старой, опытной женщине. Не надо насильно раскрывать бутон, пусть сам дозреет и раскроется, тогда и жить будет дольше. До свидания.

…Генрих положил трубку в полном смятении. Он звонил Мите, чтобы предупредить о своем приезде в Москву во вторник и кое-что поручить ему. Разговор с соседкой так ошеломил его, что он, вопреки своей безукоризненной вежливости, бросил трубку, даже не попрощавшись. Таня, его любимая Татоша родила! Как это могло случиться, если в конце марта она отдалась ему и говорила о своей любви? Мысли хаотично набегали одна на другую, сбивались, путались, не давая возможности сосредоточиться и спокойно, со свойственной ему логичностью, все обдумать. Он мерил шагами комнату, потом совершенно бесцельно подошел к открытому окну, поправил занавеску, чуть вздувшуюся от легкого ветерка, снова прошел по комнате, взял с журнального столика недочитанную вчера газету, раскрыл — буквы прыгали перед глазами, не выстраиваясь в понятные слова. Он скомкал газету, швырнул на пол.

Простой подсчет показал, что Таня была с ним близка, уже зная о своей беременности. Как только он понял это, все сразу встало на свои места: и ее отчаянный порыв, и нежелание продолжать встречи, и отказ стать его женой. Значит, есть мужчина, от которого она родила и который ей небезразличен. Тогда зачем она была со мной, зачем твердила слова любви? Лгала? Нет, так не лгут! Он еле сдержался, чтобы не схватить телефонную трубку и не позвонить в Москву сейчас, немедленно, и не поговорить с ней. По здравом рассуждении решил позвонить вечером, разговаривать с Митей. Теперь он понимал его: с одной стороны, любящий отец, который не может предать дочь, с другой стороны, многолетний, верный друг, ни разу ни в чем не обманувший его. Мысль о том, что Митя, как и он, все это время жарился на сковородке, не в силах ничем помочь, немного смягчила взрыв негодования, но боль в душе никак не утихала, разливаясь и заполняя его целиком.

С трудом дождался вечера.

Позвонил.

Подошел Митя.

— Поздравляю с пополнением семейства, — сказал Генрих сдержанно, — с новым званием и новой ролью дедушки. Только не знаю, внук у тебя или внучка.

— Спасибо, — растерялся Митя. — Кто тебе сказал?

— Я звонил, не застал тебя. Соседка сказала. Собственно, я по другому поводу — во вторник приезжаю в Москву. Просьба такая: подъехать по адресу, который я тебе оставил, и убедиться, что оборудование действительно прибыло и монтируется, а потом перезвонить мне. Я не очень тебя обременю?

— Ген, я все выполню. Только давай, старик, не делать вид, будто ничего не произошло.

— Я не делаю вид, я поздравил тебя с рождением… а вот кого, ты мне не сказал.

— Послушай, Генрих, Татоша родила сына…

— Прекрасно, — прервал его друг. — Как назвали внука?

— Пока никак.

— Кто отец?

— Сие мне неизвестно, мы имели честь познакомиться только с его женой, и это знакомство никакой радости нам не доставило.

— Постой, постой, — теперь голос Генриха звучал растерянно, — я ничего не понял. Он что, женат?

— Именно это я и хотел тебе сказать.

— Значит, она полюбила женатого мужчину?

— Тебя она полюбила, дурень! Ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?

— Я тебя слышу, Митя, не надо кричать. Да вот понять не могу…

— А что тут понимать? Ну связалась девка с опытным мужчиной. Никакой любви — одна физиология. Ты еще не забыл, что это такое? Весь эпизод длился месяц, а из-за отсутствия опыта — еще восемь месяцев. Она хотела прервать беременность, но тут мы с Сашенькой встали стеной. Вот и все.

— Где он сейчас?

— Ты меня удивляешь! Где же быть новорожденному, как не дома. — Митя немного успокоился, и в голосе его появились привычные насмешливые нотки. — Спит и сосет, сосет и спит.

— Да я не про ребенка спрашиваю. Отец где? — допытывался Генрих.

— А черт его знает! Ни Татошу, ни нас с малышом это не интересует.

— То, что вы с Сашенькой ничего мне не сказали, я еще могу понять, но Татоша… как она могла промолчать, утаить!

— Думаю, боялась твоей реакции. А лучше сам у нее спроси, раз уж собрался приехать, — ответил Митя.

Распрощавшись, Генрих положил трубку и произнес, обращаясь неизвестно к кому:

— И спрошу! Обязательно спрошу!

Таня не слышала телефонного разговора отца — она купала в ванной малыша под наблюдением и при участии тети Маро.