Медвежий ключ - Андрей Буровский

Сделано было так вкусно, аккуратно, что Андрей невольно двинулся сначала к книгам, подержал их в руках, полистал, а уж потом вспомнил, что он страшно голоден. И с этим в избушке было хорошо: на плите стояла большущая кастрюля с бульоном. Андрею было не до разносолов. Затопив, он отлил бульона в кастрюлю поменьше и бросил в нее вермишели. Простенько? Но после печеного в огне костра мяса птиц и зверей, после неизменных каш блюдо показалось изумительным. Странный привкус наваристого бульона по крайней мере не помешал. Может, хозяин промахнулся, засыпал в бульон сахару вместо соли? Надо будет ему написать об этом! — резвился мысленно Андрей. Он даже стал мысленно сочинять такую записку, и решил оставить ее на столе, когда уйдет.

Стемнело, Андрей зажег керосиновую лампу, полежал на нарах с томиком Ницше в руках. Сходить умыться? Вспомнил хонкульку и не стал. Впервые за две недели блужданий по высокогорью, Андрей лежал на настоящей кровати, за прочными стенами дома. Как-то странно было, что не колышутся перед глазами ветки, не плывут тучи, не касается кожи холодный ночной ветер; что лежишь не в спальном мешке, а все-таки можно вытягивать ноги, не опасаясь угодить во что-нибудь холодное и мокрое.

Андрей последний раз вышел на улицу. Малый Хонкуль плескался совсем недалеко. Было это, или Андрею только показался всплеск как бы от метнувшегося из воды тяжелого тела? Он не знал. Ночь стояла темная, глухая, натянуло туч со всех сторон. Между тучами еле мелькали кусочки светлого от луны неба со звездами. Почему-то захотелось запереться в доме, отгородиться от всего, что не сделано человеком, и никак ему не соразмерно. Как ни странно, избушку оказалось несложно закрыть — был готов брус для этой цели.

Андрей опять разлегся на нарах, радуясь их размеру, теплу, своей защищенности. Точно так же две недели назад он радовался, что ложится в спальный мешок, а перед самым носом оказываются какие-то травинки, по травинкам ползают козявки… А если дует ветер, то сметает козявок с травинок и кидает Андрею в физиономию.

Так хорошо, так уютно было в этой интеллигентной избушке, что Андрей растянул удовольствие — как не хотелось спать, полежал и почитал часа полтора; до того, что стеллаж с книгами напротив стал как бы уплывать куда-то, а печка вроде бы подпрыгивать. Андрей погасил лампу и уснул.

Проснулся Андрей часов в восемь утра, отдохнувшим и свежим. Такой же сияющий высокогорный день, такая же синева в небе и в водах озера Малый Хонкуль. Свежий ветер гнал синие-синие, прозрачно-холодные волночки сантиметров по тридцать высотой. Хорошо! Андрей сделал над собой усилие: на мгновение окунулся в ледяные воды озера. Теперь у него зуб на зуб не попадал, не спасали никакие рубашка и куртка, и только постоянное движение давало хоть чуть-чуть согреться. Андрей схватился за топор: самое время развести огонь в печке, поставить чайник на огонь, и хорошо согреться самому.

Потом он радовался… даже не то слово, радовался. Потом он не знал, какой силе поставить свечку за то, что он рубил дрова, держась лицом к Хонкулю, и успел заметить какую-то тень в волнах, совсем не похожую на тень от облаков или на игру света в набегающих волнах.

Андрей сделал шаг к воде — надо же набрать в чайник воды… Но уже он наблюдал за этой «тенью» — за каким-то крупным темным пятном в воде, странным сгущением, которое еще и быстро двигалось. «Сгущение» меняло форму, и Андрей почему-то решил, что какое-то крупное создание, размером эдак с моржа, разворачивается в сторону берега… Но почему-то к берегу не идет, так и замерло метрах в пятнадцати. «Неужто встало головой ко мне?! Охотится?!» — обдало жаром Андрея.

Андрей стукнул крышкой чайника, и неведомый зверь дернулся вперед и снова замер… как бы сдержавшись перед броском. Андрей шагнул вперед, и существо опять подалось вперед, каким-то вкрадчивым хищным движением.

Уже специально, сознательно Андрей застучал топором по сушняку, загремел крышкой чайника, и от каждого его звука существо подбиралось все ближе. Как завороженный, сделал шаг Андрей к кромке воды, и хорошо, что сразу бешено отпрянул: размытое тело, лишенное в воде четких контуров, сделало решающий бросок. С шумом раздалась вода, показалась буро-зеленая шея длиною не меньше двух метров, и на этой шее сидела голова размером с лошадиную.

Но ничего общего с кротким лошадиным выражением не было на этой зализано-жестокой морде рептилии, с огромными коническими зубами в три ряда, выступающими за границу губ, с холодными, ничего не выражающими глазищами: большущими, с блюдце. Голова протянулась вперед неуловимо-быстрым, незаметным для глаза движением, как на пружине, лязгнула челюстями почти там, где только что стоял Андрей. А не достигнув своего, существо закинуло голову, издало своего рода кваканье, и было в этом кваканье что-то призывное, и в то же время умоляющее.

Это уже позже, когда прошла зелень в глазах, восстановилось дыхание, а сердце перестало колотиться о ребра, как безумное, Андрей без труда сообразил — существо ведет себя вовсе не как хищник, а как прикормленная попрошайка. И жрать ей тут некого, хоть убей — нет же людей за сто, а то и за двести километров в округе; пришла тварь на знакомые звуки, а вовсе не на звук привычной добычи; и вообще зубы у существа откровенно рыбоядные — длинными и тонкими зубами хорошо ловить и удерживать рыбу, а вовсе не охотиться на животных. А уж большущие глаза — это от ночного образа жизни; если даже в «ужастиках» используют такие глаза, снабжая ими вампиров и пришельцев из глубин чуждого человечеству мира — так ведь и используют потому, что свойственно людям инстинктивно пугаться глаз ночных хищников, своих давних врагов. Но уж биологу таких глаз пугаться — просто стыдно!

И возле самого берега, метрах в пяти от Андрея, всплыло, закачалось на волнах нечто невероятное — «тюлень» буро-зелено-болотного цвета, а на этом «тюлене» сидит длиннющая, способная извиваться сама по себе шея с хищной головой. А глаза… тоска, страх, униженность попрошайки, раздражение, неприязнь, гастрономическое предвкушение, но больше всего — равнодушие, убийственное равнодушие ко всему на свете — все было в этом взгляде доисторической рептилии, приплывшей Бог знает из каких времен.

Ладно, проверим догадку… Еще на ватных ногах, уже посмеиваясь, но еще придерживая сердце, Андрей кинул к урезу воды, в пределах досягаемости хонкульки вчерашнего тетерева: не было нужды его доесть. А он скоро портиться начнет. Зверюга метнулась к берегу так, что волны ударили в берег. Очень интересно было наблюдать за тем, как ела тетерева хонкулька — маленькими кусочками, осторожно вгрызаясь длинными, приспособленными для ловли рыбы, зубами. Так и не сообразила она, что тетерева можно и унести… А может, хотела сразу же, съев одну подачку, начать выклянчивать другую?

И точно! Не успев доесть тетерева, хонкулька закинула голову, и опять пошел знакомый Андрюхе звук: призывно-умоляющее кваканье. Ладно, ладно… Сразу за избушкой виднелся вход в погреб… или правильнее сказать, «ледник»? Андрей видел такие сооружения, только когда ездили к родственникам на север Украины. Не строят почему-то в Сибири таких подвалов со входами, как дверь в доме; в которые надо не лезть, извиваясь по приставной лестнице, а можно спускаться, как на нижний этаж дома. Тут был построен такой, заглубленный в склон холма, ледник с дверным проемом и настоящей, принесенной из цивилизованного мира, дверью. Уж наверное, у такого ладного хозяина, какой поселился тут, в высокогорье, в этом леднике что-то, да было. И не обеднеет он, если Андрей даст что-то твари: сам же хозяин ее и прикормил, верно ведь?