Плохой хороший парень - Кэрри Прай

тревожат? — поинтересовался я. — Чудно! А ведь я уже хотел прибегнуть к совести. Отвратительное чувство.

Веня расхохотался, а вот Сифон повёл костлявой челюстью.

— Рано радуешься, Май, — процедил парень. — Здесь ты клоун, а вот за стенами — никто. Тебе ведь даже строчки не накатали. Ни одного письма. И свиданки не было. Вывод прост: ты никому не нужен. Теперь уже и закону не сдался.

Спрыгнув со шконки, я похлопал «соседа» по плечу.

— Хорошая попытка, Сифа, но этим меня не пробить. Единственное, о чём я сожалею, так это о том, что не научил тебя свистеть. Твой забор мог дать фору богемской рапсодии. Тебя могли бы кликать Соловьём…

Не дав мне договорить, парень вцепился в ворот моей робы и до треска накрутил её на кулак. Лицо обдало зловонным запахом.

— Похоже, кое-кто не чистит сифон. Застой годовой, не иначе.

— Ну держись, чёрт!

Подпрыгнувший Веня был готов утихомирить нас, но его отвлекли. Металлическая дверь распахнулась, на пороге показался охранник тюрьмы.

Его я прозвал Миша. Довольно скучно, но таким невзрачным было его имя.

— Опаздываешь, Майский, — сказал он, усердно жуя жвачку. — Хочешь остаться здесь ещё на месяц или всё же выберешь прогулку?

— Себя хоть слышишь? — хмыкнул я. — Звучит как: «Сломай себе ногу» или «Схрумкай мюсли сокамерника». Я выбираю второе, — убрав руку Сифона, я обратился к парням и сделал низкий поклон: — Моё почтение, барышни. Соседство с вами было тем ещё приключением, но я ни о чём не жалею. Разве что о том, что Соловей так и не стал птицей…

— Проклятье, уведите его уже наконец!

* * *

Улица встретила меня тёплой июньской погодой. Лёгкий ветер задувал под кофту, что стала на несколько размеров больше. Мир, что не был объят заборами, теперь и впрямь казался необъятным. Его хотелось покорить.

— На мотор хоть деньги есть? — с иронией спросил Миша.

— Конечно, — фыркнул я. — Ты ведь мне одолжишь?

В ногах лежала полупустая сумка — моё единственное богатство.

— Майский-Майский, — покачал головой конвоир, а после протянул мне несколько купюр. — Я сегодня добрый. Праздник как-никак.

— Что отмечаем? Всемирный день полосатых дубинок?

— Твой уезд, — сухо выпалил мужчина.

— А, вот как… Значит, такое прощание я заслужил?

— Ты заслужил пинка для скорости, но трогать тебя я не стану. Прости, но мне мои погоны важнее.

Мне ничего не оставалось, как ответить ему тем же — томно покачать головой.

— Миша-Миша… Только о себе и думаешь. И имя у тебя паршивое, — фыркнул я, развернувшись на пятках. — Прощайте, братцы! Надеюсь, больше не увидимся!

— Счастливо, Май! Больше не попадайся нам на глаза! Смилуйся!

Моя вредность была лишь прикрытием. На деле я изнемогал от трепета и в то же время тревоги. Небо радовало. Неизвестность пугала. Мне хотелось прыгать от счастья и одновременно содрогнуться от странных чувств. Я виделся себе слепым щенком, у которого определённо есть хозяин, но его никто не хочет приласкать.

Сифон был прав. Я никому не нужная дворняга.

Вышагивая по обочине и не опуская руки, я позволил себе подумать о Мурке. Где она сейчас? Гуляет по пляжу или спит после долгой смены? Чем занималась всё это время? Получала звания или путешествовала по миру? Думала ли она обо мне или забыла сразу, как только моих рук коснулись наручники? Боже…

Как же часто я задавал себе одни и те же вопросы, разглядывая плесень на потолках, и не мог прийти к единственному ответу. Несмотря на врождённую простоту, она всегда была непредсказуемой. Вспыльчивой. Порой сумасшедшей.

Совсем как я.

Мысли о ней всегда являлись чем-то запретным, ведь я сам оборвал всякую связь между нами. И думал, что поступаю правильно. Впрочем, ничего не изменилось. Отпустить Юну было той редкой жертвой, что я совершил за всю свою убогую жизнь.

И не жалею… Кажется.

Поймав мотор, я закинул сумку на задние сиденье и запрыгнул сам. Через авто-зеркало на меня смотрели уставшие, но очень добрые глаза.

— Куда едем, брат?

Выбирать не приходилось. Я знал лишь единственный адрес, куда могу прийти, не нарушая закона — пропахшая пылью хрущёвка. Однако в сравнении с той комнатой, в которой мне приходилось засыпать несколько лет, она бы сошла за дворец.

Всё время пути, разглядывая мелькающие дома и цветущие сады за окном, я не раз хотел себя ущипнуть. Реальность никак не клеилась с разумом. Картинка походила на сон — красочный и волнующий. Душило только одно — когда-нибудь мне предстоит проснуться.

Авто притормозило у неказистого подъезда — спустя годы он совсем не стал краше. Достав ключи и закинув сумку на плечо, я принялся неспешно покорять пролёт за пролётом. Так забавно было вновь прочесть те фразы, что некультурной бранью рисовались на стенах. Даже коврики жильцы не сменили. Но каким было моё удивление, когда я попытался открыть дверь — она была не заперта.

Потянув за ручку, я без труда проник в квартиру. Из кухни доносился запах подгорелой капусты, в комнате громко играл телевизор. На мгновение показалось, что я ошибся дверью, ведь узнать свою хрущёвку было сложно. Цветные обои, чистые полы и кладезь ненужного барахла, похожего на женские вещи — всё это ввело меня в ступор. Разуваться я не спешил.

— Если ты грабитель, который занял мой дом, то я готов тебя похвалить! — крикнул я, не покидая прихожей. — Ты даже комп не тронул! А занавески класс!

В тот же момент телевизор утих. Послышались торопливые шаги, а после показались пушистые тапочки. Подняв взгляд, я увидел Миру, губы которой взяла лёгкая дрожь. Она выглядела как прежде, даже морщин не прибавилось. Но вот лицо явно стало добрее. Ранее я не видел её такой приветливой.

Впрочем, шок настиг не одну Миру. Мне представлялось всякое за дверью — пыль, разруха, одиночество, но только не она.

— Май? — сглотнула девушка, судорожно теребя фартук.

Вопрос глупый, но мне пришлось сделать ей скидку.

Скинув сумку с плеча, я недовольно скрестил на груди руки.

— Твою мать… Что ты сделал с моей берлогой? — прозвучало возмущённо. — Теперь это кукольный дом, не иначе. И пахнет стрёмно. Будто все эльфы мира объелись клубники и…

Кинувшись на шею, Мира задушила меня в объятьях. Таких крепких, о которых я мог только мечтать. Она бормотала какие-то ругательства, а я не мог престать улыбаться. Опустошённая душа стала наполняться теплом. Тогда мне стало ясно: я не дворняга. Я по-прежнему кем-то любим.

* * *

— Отправила Дину в лагерь для альпинистов? Но зачем? — негодовал я после второй тарелки сытного супа и тазика с