Окаянная сила - Далия Трускиновская

— Негоже его тут оставлять.

Дождь крепко шуганул баб и разогнал со слободских улиц детей. Но Алена со Степанидой всё же остереглись идти улицей. Степанида показала, как можно убраться отсюда огородами.

Когда они, отойдя сотни на три шагов, вконец промокшие, остановились постоять чуток, невзирая на ливень, — Алене узлы ладони резали, у Степаниды нога болела, — то ворожея единственным своим глазом углядела такое, отчего задышала громко и стала тыкать в Алену пальцем:

— Глянь, глянь! Это что же такое деется? Господи Иисусе!

Деялось воистину диковинное — стоило бы им обеим пройти еще шагов с десяточек, и вышли бы они из-под дождя вовсе.

Грозовая туча висела над слободой, ее лишь и поливая, а вокруг было сухим-сухонько.

Отойдя и подняв глаза к небу, Степанида это явственно и увидала.

— Что деется, что деется… — проворчала Алена. — Пошли отселе, пока вся слобода не задумалась — что деется…

— Алена… — как-то неуверенно произнесла Рязанка. — А ведь тебе такое досталось!..

— Идем, Никитишна, — приказала Алена.

И они ушли огородами, и дали крюка, и выбрели бог весть где, а оттуда уж направились к Гончарам, где Алена случайно отыскала близ Красного холма, на краю гончарной слободы, не то чтобы брошенную, а временно не нужную хозяйке избу. Хозяйка та, пожилая вдова, повадилась летом уходить на богомолье и однажды дошла до самого Киева. Теперь, когда того гляди начнется распутица, а ее всё нет и нет, сноха, смотревшая за избенкой, поняла, что свекровь переждет слякоть в богадельне при какой-либо обители, а по снежному первопутку и явится. Алена и уговорилась, что до прихода богомолицы поживет, и две гривны задатку дала, да еще за обзаведенье особо уплатила — за мисы, бочата, ковши, ложки, всякую кухонную утварь. На вопрос же, кто такова, отвечала, что ее, убогую вдову, мужнина родня со двора согнала.

Дешево снять избу удалось и еще по одной причине — место было низменное, время от времени Москвой-рекой затопляемое. Зосимо-Савватиевскую мужскую обитель, нерасчетливо выстроенную поблизости еще при царе Алексее Михайлыче, пришлось перевести куда подальше, говорили, что братию отправили в город Бронницы, одни стены остались. И грозились старики, что нынешней осенью как раз и следует ждать потопа.

В эту избу и привела Алена Степаниду Рязанку.

По дороге они почитай что не говорили — так торопились. В избе тоже всё о хозяйстве. А когда повесили Степанидины образа, когда засыпали в горшок-кашник пшена и сунули в небольшую, да варистую печь, выставила Алена на стол лакомство, на торгу купленное, — малый горшочек рябины, в меду томлённой. Когда еще та каша поспеет! И две деревянные ложки выложила.

— Потом сходим, рыжиков соленых прикупим, капусты квашеной, маслица конопляного, — сказала хозяйственная Степанида. — Огурцов соленых…

— Огурцы в сенях, в бочонке, — сообщила Алена.

— Вот и ладно, я тебя калью научу варить на огуречном рассоле. Рыбная калья с икрой — такую только царю подавать, — Степанида крепко уселась на лавку и уставилась на горшочек с рябиной с некоторым сомнением — нелепо вроде бы начинать трапезу со сластей…

Но Алена за последнее время привыкла есть лишь то, что покупала на торгу, были же это главным образом сладкие пироги, пряники, леваши и даже пастила. И пока еще не скучала по вареву да похлебкам.

Она подцепила ложкой рябины и, прошептав «Господи, благослови ести и пити…», принялась уплетать ее без хлеба. Степанида проводила взглядом одну ложку, другую, третью — и поняла, что если не присоединится, то ничего ей и не достанется.

Вдвоем они быстро добрались до дна горшочка.

— Благодарствую на сладком едове, — чинно сказала тогда Степанида. — А теперь сядем рядком да поговорим ладком. Я тебя хорошо помню. Что, не вышло тогда с отворотом? Не помогла моя травка-прикрыш?

— Не помогла, — согласилась Алена.

— А почему не помогла — знаешь?

— Знаю. Растолковали добрые люди. Только одного не пойму — что ж ты мне сразу не сказала?

— Да пожалела, видать…

— Не нужно было меня жалеть, — твердо сказала Алена и вышла на середину избенки. — Кабы ты хоть предупредила меня! Ты же ведала, что мое проклятье мне во всем поперек пути встанет! Я, Степанидушка, через него дитя потеряла…

— Однако ж силу нажила, — заметила Степанида. — И немалую. Как это ты грозовую тучу собрать исхитрилась?

— Силу я у ведуньи переняла. К той ведунье меня послали проклятье снимать, а она при смерти оказалась. Не могла она умереть, силу не отдав, больно ее ломало. Я и согласилась принять, — коротко объяснила Алена. — Но сила-то в меня вошла, а пути она не знает и не разбирает. И страшно мне с ней… Научи, Никитишна, силой владеть и проклятье отделать!

Сказав это, Алена поклонилась в пояс.

— Зачем ты только, девка, приняла ее? — не сказала, а простонала ворожея. — Мало тебе было хлопот? Сила-то тебе досталась — не приведи господи…

— Мало. Если б ты видела, как сатанаилы ее мучали, Кореленку… А кабы я не пришла — ее бы по клочку раздергали, мясо с костей сняли, по стенкам разметали. Если бы не приняла — я бы себе этого ввек не простила. Научи своему рукомеслу, Степанида Никитишна! Я тебе хорошо платить стану.

— Я-то поучу. С тобой-то что, глупая, будет?

— Я проклятье с себя сниму — вот что будет, — твердо сказала Алена и добавила: — С Божьей помощью. И с твоей.

— А потом?

— Не знаю. И знать не желаю! — вскрикнула Алена бешено.

— Уймись, девка… — Степанида Рязанка вздохнула. — Силу-то я в тебе чую. И дивную. Не моей чета… Моя-то — махонькая, да и то — как запросится на волю, не ведаешь, чем и удержать… Сядь. Как ту ведунью-то звали?

— Звали ее Устинья Родимица, — четко сказала Алена. — По прозванью Кореленка. Слыхали на Москве про Кореленку?

— Кореленка? Ну, девка, на Москве Кореленок немало было. Прозвание ведомое…

— Она, дед Карпыч сказал, из самой Корелы пришла, — тут Алена задумалась — а точно ли Устинья Родимица живала на Москве?

— Все они говорят, что из самой Корелы! А знаешь, что это прозванье на деле означает?

— Не-е…

— Ну, еще до поляков был на Москве Грозный царь Иван Васильевич, и пришло ему время помирать. А неохота! И послал он слуг своих верных за самый Архангельск-город, в самую Корелу, чтобы ему оттуда ворожей привезли. Там они, по слухам, самые что ни на есть, водились. И привезли ему двенадцать старых старух. Он призвал их к себе и говорит — ну-ка, бабы, что меня завтра ждет? Ворожеи посовещались, сказали. На следующий день глядит — всё так и вышло. И стали они у него жить, под крепким караулом. И, видно, надоело им это.

— Еще бы не надоело! — Алена вспомнила болотный остров.

— А царь всё не решался спросить у них, когда ему помирать. Но вот видит, что не врут ему бабы — и осмелился, спросил. И говорят они ему — царь-государь, помирать тебе… День назвали. А он им не поверил. Коли так, говорит, за вранье в этот день вас всех живьем спалят. Помирать-то не хотелось, а день они ему указали вскорости…