Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941-1942 - Гюнтер Банеман

Место пугало своей тишиной, которая предвещала беду или что-то непредсказуемое.

Не сводя глаз с пустых проемов дверей и окон, я вылез из кабины с автоматом наперевес. Я подошел к бараку и заглянул внутрь одной из комнат. Перед моими глазами предстала пустота. Не было даже стула или стола. Пол был замусорен пустыми сигаретными пачками, тут и там валялись ржавые банки из-под тушенки.

Я переходил из комнаты в комнату, и, когда дошел до огромной столовой, мимо меня проскользнула большая ящерица и исчезла в дыре у основания прогнившей стены.

Глядя на это пугающее запустение, я понял, что Бир-Хакейм довольно давно заброшен. Тени от стен форта удлинились. Скоро закат. Благоразумнее переночевать здесь, а не в пустыне, решил я.

Я быстро вернулся к грузовику, запустил мотор и подъехал к стене рядом с аркой, направив машину наружу на случай, если придется срочно уезжать.

Остался час светлого времени, этого было достаточно, чтобы поужинать. Я взглянул на ступеньки, ведущие на помост к бойницам, располагавшийся на высоте семи метров надо мной. Перекинув ремень автомата через плечо, я стал взбираться вверх по лестнице. Дерево ступенек уже начало гнить.

Выглянув поверх толстой глинобитной стены, я увидел лежащую передо мной пустыню. Трудно было решить, что было более одиноким – этот форт или песчаное пространство, простиравшееся до горизонта.

За стенами форта тянулись старые ржавые проволочные заграждения, частично засыпанные песком. Тут и там останки автомашин ожидали своего полного разрушения. Среди редких колючих кустов, венчавших песчаные барханы, также ожидали своего погребения бочки из-под бензина и канистры.

От центрального входа вилась пока еще видимая цепочка следов моей машины, единственная печать на пустом пространстве. Солнце, теряя свой жар, висело над горизонтом, словно открытая топка. Скоро оно нырнет вниз. Где-то недалеко на востоке проходила граница Ливии и Египта, четкая линия, составленная из заграждений с колючей проволокой и протянувшаяся от Эс-Саллума до оазиса Эль-Джагбуб (Джарабуб). Я спустился со стены, развел небольшой огонь в консервной банке с пропитанным бензином песком и начал готовить еду из «консервированного ужаса» (тушенки), приправленного луком. Этот лук творил чудеса – он делал это месиво съедобным.

Кофе после ужина стал настоящим праздником, когда тени от стен форта удлинились и медленно перешли в ночь. Затем черное, сверкающее серебром небо и звезды, словно саваном, накрыли собой Бир-Хакейм. Я долго лежал на одеяле, положив голову на заднее колесо, и мысленно совершал поездку, которая предстоит мне завтра. Будет опять волнообразная пустыня, а потом заграждения из колючей проволоки. Если я пересеку их, Ливия останется позади, а вот останутся ли там мои несчастья, я сказать не мог.

Где-нибудь вдоль колючей проволоки найдется проем, в который я смогу проехать. Там было место под названием Форт-Маддалена, а дальше на юг – Бир-Шеферзен. В обоих местах могут быть разрывы в проволочных заграждениях. Тогда я буду в Египте. А как мне прожить там?

Форт был тих, пустыня недвижима, звезды, казалось, угасали. Я заснул…

Мои глаза открылись или это сон? Луна не может быть такой яркой. Я понял, что в глаза мне светит фонарь, а голубой отблеск в его луче исходит от пистолета-пулемета «Томпсон». Его ствол, хоть и небольшой, у самого лица казался величиной с водосточную трубу. Мой затуманенный сном мозг, быстро пробуждаясь, говорил мне, что яркий свет и насмешливо пялившийся на меня ствол мне не приснились.

Отмахнуться от наваждения рукой не удалось. Я почувствовал боль и увидел на своем запястье подкованный ботинок, прижимавший меня к земле.

Теперь я полностью проснулся. Меня поймали! Эта мысль наполнила ужасом все мое существо.

Я пытался сквозь свет фонаря рассмотреть людей, которые решили мою судьбу. Это расстрельная команда, конец пути, завершение долгого, долгого путешествия. Я хотел, чтобы автомат, глядевший на меня, открыл огонь прямо сейчас.

Пистолет-пулемет «Томпсон»? Мой мозг неожиданно вцепился в это слово, английское слово. Я похлопал глазами. Это был пистолет-пулемет «Томпсон», не немецкий автомат MP.38 или MP.40, не «Парабеллум» и не карабин «Маузер» Kar.98k. Это был пистолет-пулемет «Томпсон»!

Последовал резкий приказ, приказ, отданный на языке, на котором я не говорил, но который был таким знакомым. Я слышал его в разных портах мира. Я слышал этот язык несколько лет назад, слышал на берегу, слышал на грузовых пароходах, он рычал в моих ушах во время драк в Ист-Эндских доках Лондона, соблазнительно шептал в борделях Мальты… И граммофон в кейптаунском притоне пел на этом же языке…

И сейчас кто-то говорил на этом языке здесь, в Бир-Хакейме, недалеко от линии фронта.

Потом они поставили меня на ноги и обыскали – зачем? Не знаю. Наконец-то я почувствовал себя в безопасности. Язык, на котором они говорили, был языком не расстрельной команды, а англичан.