Парламент Ее Величества - Евгений Шалашов

– Так можно крестьян вместе с землей освобождать, – предложил Михайло.

– Ну, Михайло Васильич, ты сказанул! – хохотнул Татищев. – Ежели с землей, то нам-то куда деваться? Без дворянства и царь пропадет, а коли царь пропадет, так и государство наше развалится. Ни армии не будет, ни чиновников. Мы с тобой вроде как тоже чиновники – крапивное семя, а без нас куда?

– Н-ну, – зачесал лоб Михайло. – Нужно тогда всех крестьян государственными сделать. Чтобы дворянство жили на жалованье, что от службы идет.

– А поместья дворянские? – хмыкнул Татищев. – Взять да у помещиков попросту отобрать? Что тогда будет?

Татищев не стал говорить вслух, что будет, но Ломоносов и так понял. Никто из дворян-помещиков не захочет отдать свое имущество в казну.

– А выкупить? – робко предложил Михайло, но сам же и ответил: – А выкупать-то не на что…

– Вот-вот, – одобрительно кивнул наставник. – Молодец. Сам все и понял. Не получится у нас крепостных крестьян освободить. Но много что в государстве можно поправить. Изменить то, что государем Петром Алексеевичем заведено.

Михайло, боготворивший Петра Алексеевича, ощетинился.

– Это как так? Как можно?

– Ну, сам смотри, – начал рассуждать Татищев. – Есть у нас коллегии – Военная, Юстиции, Берг-коллегия. Ну и так далее. Созданы они для внутреннего и внешнего управления. Так?

– Так, – согласился Михайло.

– А теперь смотри – есть у нас Коммерц-коллегия, Берг-коллегия. Заводы казенные, что руду выплавляют, – одни в ведении Берг-коллегии, а другие – в Коммерц. А еще бывает, что на одном заводе управляют и от Берг-, и от Коммерц-коллегии. И что там творится? Во-во – черт ногу сломит, другой вывернет.

– Ну не мог же Петр Алексеевич всего предвидеть. Можно сейчас кое-что подправить. Определить – чем и как коллегии заниматься должны.

– Правильно, – улыбнулся Василий Никитич. – Можно кое-что подправить. В этом подправить, кое-что в другом. Вот скажи – кто в коллегии главный?

– Президент, конечно же, – пожал плечами Михайло. – Еще есть по два вице-президента, заседатели.

– Видишь, сколько их? Но президент решения принять не может, если с ним другие члены коллегии не согласны. Не приняли решение – дело в Сенат переходит.

– Так ведь это и хорошо, – не понял Ломоносов. – Одна голова хорошо, а две лучше. Меньше глупостей наделают.

– Эх, Михайло. Глупостей что один, что трое могут понаделать. А когда глупость сразу десять человек натворили, кто отвечать будет?

Ломоносов, поразмыслив, кивнул.

– Прав ты, Василь Никитич. Получается, что когда все виновны, так никто и не виноват…

– Именно, Михайло ты мой Потапыч! Надобно, чтобы президент коллегии имел полную власть. Но! чтобы он за свои решения нес ответственность перед государем!

Коллежский регистратор хотел еще что-то сказать, но Татищев отмахнулся – на него уже напала зевота.

– Пойду-ка я спать, – сообщил Василий Никитич. Поднявшись, спросил: – Ты-то ведь опять всю ночь читать будешь? Спать-то когда будешь?

Этот вопрос хозяин задавал своему ученику уже давно, а что толку? Когда Михайло спал, не знал даже Аким. Старый холоп уже не выговаривал парню про трату свечей, благо тот закупил их впрок, лет на пять, а то и больше, потратив на то десять рублей из наградных денег.

А награду Михайло получил вот за что. Сказал ему как-то Василь Никитич, что с Монетного двора пропадают деньги. Вроде бы не так уж и много – сегодня недостача в десять рублев, завтра в пять, а послезавтра – в три. Не так чтобы большие деньги, а все равно – непорядок! Михайло Ломоносов, не поленившись, три дня торчал в конторе, бродил по мастерским, пытаясь определить – кто же ворует? Вроде бы во время работы надзор за мастерами строгий. Солдаты-сторожа, с которых вычитывали из скудного жалованья за потрату, лютовали вовсю – раздевали всех донага. А эти – только посмеивались, потрясая подштанниками. Михайло выяснил, что пропадают-то не рубли или полтинники, а серебряные копеечки. Не так уж много их и было – в прошлом году Верховный тайный совет почему-то решил возобновить чекан серебряных «вшей», а указа о том еще никто не отменял. Не мудрствуя лукаво, доложил о своих соображениях Татищеву, а тот лишь ахнул – да как же он сам-то не догадался? Приказал после обеда поить мастеров с подмастерьями простоквашей, смешанной с постным маслом, и через пару дней кражи прекратились.

Василь Никитич на радостях доложил о смекалке своего помощника кабинет-министрам, а те, чтобы не отягощать государыню пустяками, отписали парню награду – пятьдесят рублей серебром и звание штык-юнкера, сделав Ломоносова потомственным дворянином[49].

Михайло Васильевич, получив красивую бумагу, почесал затылок, убрал документ подальше и начал постигать науки еще прилежнее. Благо у него появилась возможность покупать книги – жалованье по рангу коллежского регистратора, вкупе с окладом штык-юнкера, составляли аж сто рублей в год. На такие деньги можно кормить деревню.

Десять наградных рублей, как уже говорилось, Михайло потратил на свечи (лошадь едва не надсадилась, пока дотащила!), а двадцать отправил отцу. А с оставшимися двадцатью отправился по книжным торговцам и притащил такое, что крякнул Татищев, – первое издание «Апостола» Ивана Федорова…

Утро и следующий день Михайло и Василий Никитич почти не виделись. Забот у обоих было много. А вечер опять был посвящен внутреннему обустройству государства. Михайле полезно, к тому ж через месяц назначено первое собрание парламента. Или как там оно будет называться, если по-русски? Парламентом назвать – очень уж не по-нашему. Эвон, при Петре Алексеевиче столько иноземных слов взяли – Сенат, Коллегии, Адмиралтейство, что иной раз и не выговоришь. А Земским собором поименовать – чересчур старомодно. Так и прет от него суконным рылом с калашным рядом. Нежданно помог Остерман. Андрей Иванович предложил обозвать собрание Государственной думой всея Руси. На том и порешили. Пусть будет Государственная дума с двумя палатами – верхней, где родовитое дворянство заседает, и нижней, где простая шляхта. Великих родов поменьше, так пусть у них сорок представителей будет. Шляхты побольше – их восемьдесят. Татищев рескрипт составил, кабинет-министры подписали. Списки представителей велено было подавать по губерниям, по коллегиям и по полкам. Думалось – за месяц-два все чинно-благородно порешают, а в августе Дума уже и будет заседать.

А дальше… По всей России шел вой. Это грызлись великие (и не очень великие) фамилии за право представлять себя в Государственной думе. Князья, кто вел свое происхождение от Рюрика и Гедиминаса, – природные, сцепились с теми, кто вел свое родословие от ханских беков, турецких пашей да от немецких дюков. Чем хуже Юсуповы или Черкасские, доказавшие государыне свою надобность, перед Куракиными и Гагариными? А как быть с тем же Кантемиром, чей батюшка был господарем Молдавии, но русским князем стал лишь при Петре Великом? А князья Туган-Мурза-Барановские, которые одновременно и поляки и татары?