Дикая слива - Лора Бекитт

— Кто мог ему рассказать?

— Думаю, Тао. Полагаю, Юн поведал ей мою историю. Когда я приказал вышвырнуть ее за ворота, она решила мстить до конца.

Мэй ахнула.

— Да, она все знала! Я тоже говорила ей об этом.

— Тогда нам надо спешить.

— Разве нас выпустят?

— В главные ворота — едва ли. Мы попытаемся сбежать через подземный ход, который Юйтан показал мне еще в детстве. По-моему, им не пользовались со дня постройки дворца, и о нем мало кто знает.

Хотя взгляд Куна казался невидящим, устремленным внутрь себя, он уверенно шел вперед. Меч висел на поясе, но Кун был готов выхватить его в любой момент.

Впрочем, здесь не было вооруженных людей. Попадавшиеся навстречу служанки и евнухи низко кланялись, после чего неслышно отступали в тень, отцовские наложницы с любопытством смотрели вслед из павильонов и беседок.

Кун стал приходить сюда только после женитьбы на Сугар, а потом — когда появился Айсин и в доме поселилась Мэй. До того времени он избегал женской половины дворца с ее хитроумной утонченностью, ароматом благовоний, мельканием стройных фигур красавиц за расписными ширмами.

Ступив в покои, где обитал больше десятка лет, Кун горько вздохнул. Все здесь казалось знакомым, привычным, своим. Тут он видел сны, выбирал книги, слушал хор сверчков за окном. В этих стенах познал, что хотя люди смертны, их поэзия пребудет в веках. Воспоминания детства, его запахи и звуки принадлежали этому месту.

Впервые очутившись во дворце, Кун безжалостно ломал себя, не позволяя ни одного самовольно вырвавшегося слова, ни необдуманного жеста, но именно теперь, когда привычка считать себя сыном Юйтана Янчу стала такой же естественной, как привычка дышать, судьба безжалостно указала ему на дверь.

Словно яркий луч на миг осветил всю прожитую им жизнь. Молодой человек воскрешал в памяти строгий облик отца, обучавшего сына ездить верхом на коне или владеть мечом, добродушие и терпение в улыбке Юйтана, когда он видел, как неловкие пальцы маленького Киана пытаются удержать палочки или вывести несложный иероглиф.

Какая же тьма должна была захлестнуть разум князя, когда он узнал, что все это время он не мог надышаться на пустоту!

Кун был уверен в том, что, как бы сильно Юйтан его ни любил, ой не останется безразличным к наветам и козням.

Молодой человек знал, что если приказ уже отдан, его немедленно схватят. Он наверняка успел бы лишить себя жизни, но как быть с Аном и Мэй? Закрыв глаза, малодушно уйти во тьму, дабы не видеть, как жадные руки воинов разрывают платье на теле любимой женщины, поднимают на острие меча нежное тельце сына? Зарезать их самому?! Кун угодил в замкнутый круг, в лабиринт, из которого не было выхода.

К счастью, их никто не задерживал и не преследовал. Кун беспрепятственно следовал по галереям и переходам, и с каждым шагом его силы прибывали, а страх смерти отступал.

Он пересек маленький захламленный дворик в дальнем конце сада и открыл потайную дверь, которую Юйтан показал ему много лет назад.

У ног зияло большое темное отверстие, вниз вели осыпавшиеся ступени.

Мэй вздрогнула: ей почудилось, будто она стоит на краю могилы, а Кун невольно оглянулся назад. Все эти годы он нес ответственность за жизни приятелей детских лет и их семьи, а теперь был вынужден трусливо бежать, бросив их на произвол судьбы.

Внизу было душно, и пахло сыростью. Перед глазами покачивалась мутная пелена застоявшегося воздуха. Мэй чудилось, что она вот-вот увидит белые истлевшие кости или оскал черепа, и она думала о том, что вот также внезапно люди попадают из яркого мира жизни в мрачные чертоги смерти.

Есть ли у мертвых чувства? Помнят ли они что-нибудь? Каково это, разлучиться со всеми, кого любишь, и в полном одиночестве войти туда, откуда не возвращаются? Мэй содрогнулась: об этом знала Сугар. А вскоре, возможно, узнает и она сама.

Когда они выбрались на поверхность, в глаза ударил яркий свет. Стены дворца остались позади. Величественный, неприступный и гордый, он купался в небесной синеве и золотился на солнце, словно диковинный архипелаг.

— К сожалению, нам не удастся забрать Юна. К счастью, никому во дворце неизвестно, что у меня есть брат. Если только Тао не выдала и его.

— А что будет с ней? — прошептала Мэй.

— Боюсь, ей никто не поможет. Они не выпустят ее живой. Кун не стал говорить Мэй о пыточной, о предметах, расставленных по углам и развешанных по стенам этой комнаты. О жаровне, о запахе железа и горелого мяса. Об усталых, надорванных, безумных стонах.

Он бывал там не раз, поскольку отец считал, что зрелище пыток способно закалить сердце воина, но Кун чувствовал, как впившийся в нутро, словно клещ, ужас не укрепляет, а высасывает его душу.

Представив, как острое лезвие, хищно вспыхивая в пламени жаровни, скользит по тонкой женской коже, Кун содрогнулся и подумал о том, о чем недавно думала Мэй: под землей, на которой веселятся живые, сокрыты полчища мертвецов. Возможно, отзвуки это праздника долетают до них, как биение огромного пульса, и они скрежещут зубами в бессильном стремлении выбраться наружу и отомстить за свои муки!

Тем временем Юйтан вошел в комнату матери и, тяжело дыша, опустился на стул.

— Эти собаки во всем сознались. К сожалению, они не помнят названия деревни. Они даже не видели родителей мальчишки. Он служил в какой-то чайной. Если б не эта проклятая метка, они никогда не обратили бы на него внимания. Подумать только, тело моего настоящего сына давно сгнило в земле, а его душа все это время плакала, не в силах обрести покой!

— Ты должен быть доволен, что справедливость все-таки восторжествовала, Юйтан, — сказала Сарнай.

— Это случится, только когда голова этого мошенника упадет к моим ногам!

— Ты отдал приказ его задержать?

— Да, — ответил князь и вдруг сказал: — Вот что не выходит у меня из головы: помните Пин, мать настоящего Киана? Ведь она приезжала сюда и разговаривала с этим проходимцем! Неужели она не признала в нем самозванца!

— Чего ты хочешь от презренной наложницы! Они могли договориться. Он наверняка заплатил ей за молчание!

— Гора лжи за горсть золотых монет!

Сарнай горестно кивнула. С тех пор, как немногочисленное маньчжурское племя завладело огромной страной, подняв над ней желтый флаг с красным пятипалым драконом и провозгласив империю Цин, прошло не так уж много времени. Даже она еще помнила кочевье, тучи воинов, идущих с северо-востока, дымящиеся пепелища, груды развалин, а потом — стремительно накапливаемые богатства. К несчастью, муж Сарнай погиб в бою, и она осталась одна с малолетним сыном.

Маньчжурка — не китаянка, ее ценят в семье, она даже может править страной. Хотя пора личного счастья осталась позади, ничто не мешало Сарнай наслаждаться своим положением. Она держала в руках весь дом и безраздельно управляла сыном. Всегда прислушивавшийся к ее мнению Юйтан все-таки совершил одну непростительную ошибку: признал законным сыном и наследником ребенка от китаянки.