Владимир Маяковский. Роковой выстрел. Документы, свидетельства, исследования - Леонид Кацис

Маяковский хотел отрезать мне все пути даже и после своей смерти в серенький мещанский быт.

Если все это можно назвать местью – тогда он мстил.

Как Пушкин, подстреленный насмерть, но полный человеческих страстей – любви, ненависти, страстного желания мести, стреляет в своего врага и кричит «браво», когда думает, что попал в цель, так и Маяковский, живой, раздраженный, полный тех же человеческих страстей, в минуту слабости решаясь убить себя, вписывает мое имя в завещание и, наверное, тоже ощущает торжествующую злую радость: ведь тем, что он объявляет о наших отношениях, признает меня своей близкой, он тем самым метит в карточный семейный домик видимого моего семейного благополучия.

Давно уже нет здесь ни любви, ни радости, а только ложь, привычка, фальшивая боязнь сильных решений.

Было бы нелепо, если бы я этим хотела сказать: Маяковский застрелился, чтобы разрушить мой семейный быт. Но в комплексе причин, которые привели его к гибели, было и то недоразумение между нами, которое он принял за разрыв. И я здесь касаюсь только этого узкого вопроса и тех своих ощущений и догадок, которые касаются одного этого вопроса.

Своим письмом Маяковский навсегда соединяет меня с собой. Но в этой «мести» столько же ярости, сколько желания оградить меня от всех нареканий, которые могут возникнуть после его смерти при всех этих обстоятельствах.

Полная моя реабилитация, причисление меня к семье и как бы просьба к его близким, чтобы они меня ни в чем не обвиняли, так как я для него остаюсь дорогой. И еще желание на всю жизнь сделать меня ни от кого не зависимой. А для этого помощь и поддержка от него самого. Вот какова была «месть» этого большого, замечательного человека.

Когда я прочла его посмертное письмо, я поняла, что он прощает меня за все причиненные боли и обиды. Несмотря на отчаяние, я была бесконечно признательна ему за его заботу, за его прощение, за честь, которую он мне оказал, признав меня членом своей семьи.

Воля покойного в отношении меня не была исполнена.

В этом виновата больше всего я сама.

Я никогда не отличалась сильной волей. А тут страх, растерянность перед неожиданной катастрофой лишили меня собственной ориентации. Я уже ничего не понимала в происходившем.

И тут большое влияние в этом смысле оказала на меня Лиля Юрьевна Брик.

15 или 16 апреля Лиля Юрьевна вызвала меня к себе. Я пришла с Яншиным, так как ни на минуту не могла оставаться одна. Лиля Юрьевна была очень недовольна присутствием Яншина.

В столовой сидели какие-то люди. Вспоминаю Агранова с женой, еще кто-то…

У меня было ощущение, что Лиля Юрьевна не хотела, чтобы присутствующие видели, что я пришла, что ей было неприятно это.

Она быстро закрыла дверь в столовую и проводила нас в свою комнату. Но ей нужно было поговорить со мной вдвоем. Тогда она попросила Яншина пройти в столовую, хотя ей явно не хотелось, чтобы он встречался с присутствующими у нее людьми.

У нас был очень откровенный разговор. Я рассказала ей все о наших отношениях с Владимиром Владимировичем, о 14 апреля. Во время моего рассказа она часто повторяла:

– Да, как это похоже на Володю.

Рассказала мне о своих с ним отношениях, о разрыве, о том, как он стрелялся из-за нее.

Потом она сказала:

– Я не обвиняю вас, так как сама поступала так же. Но на будущее этот ужасный факт с Володей должен показать вам, как чутко и бережно нужно относиться к людям.

На прощание Лиля Юрьевна сказала мне, что мне категорически не нужно быть на похоронах Владимир Владимировича, так как любопытство и интерес обывателей к моей фигуре могут возбудить ненужные инциденты. Кроме того, она сказала тогда такую фразу:

– Нора, не отравляйте своим присутствием последние минуты прощания с Володей его родным.

Для меня эти доводы были убедительными, и я поняла, что не должна быть на похоронах.

В середине июня 30-го года мне позвонили из Кремля по телефону и просили явиться в Кремль для переговоров. Я поняла, что со мной будут говорить о посмертном письме Маяковского.

Я решила, прежде чем идти в Кремль, посоветоваться с Лилей Юрьевной, как с близким человеком Владимира Владимировича, как с человеком, знающим мать и сестер покойного. Мне казалось, что я не имею права быть в семье Маяковского против желания на это его близких.

Лиля Юрьевна всегда относилась ко мне хорошо, и я рассчитывала на ее помощь в этом трудном вопросе.

Лиля Юрьевна сказала, что советует мне отказаться от своих прав.

– Вы подумайте, Нора, – сказала она мне, – как это было бы тяжело для матери и сестер. Ведь они же считают вас единственной причиной смерти Володи и не могут слышать равнодушно даже вашего имени.

Кроме того, она сказала такую фразу:

– Как же вы можете получать наследство, если вы для всех отказались от Володи тем, что не были на его похоронах?..

Меня тогда очень неприятно поразили эти слова Лили Юрьевны, так как я не была на похоронах только из-за ее совета.

Потом она сказала мне, что знает мнение, которое существует у правительства. Это мнение, по ее словам, таково: конечно, правительство, уважая волю покойного, не стало бы протестовать против желания Маяковского включить меня в число его наследников, но неофициально ее, Лилию Юрьевну, просили посоветовать мне отказаться от моих прав.

С одной стороны, мне казалось, что я не должна ради памяти Владимира Владимировича отказываться от него, потому что отказ быть членом семьи является, конечно, отказом от него. Нарушая его волю и отвергая его помощь, я этим как бы зачеркну все, что было и что мне так дорого. С другой стороны – разговор у Лили Юрьевны казался мне тогда очень убедительным.

Я пишу «тогда», так как теперь, после восьми лет, я рассматриваю все более объективно, и мне кажется, что Лиля Юрьевна была не до конца искренна со мной, что тут ею руководили все те же соображения: если я буду официально признана подругой Маяковского, это снизит ее роль в отношении Владимира Владимировича.

Тогда я много думала, имею ли я право причинять страдания его близким, входя против их воли в семью? Как я могу идти против решений правительства, хотя бы и негласных?

Не решив так вот ничего, я отправилась в Кремль.

Вызвал меня работник ВЦИК тов. Шибайло. Он сказал:

– Вот, Владимир Владимирович сделал вас своей наследницей, как вы на это смотрите?

Я сказала, что это трудный вопрос, может быть, он поможет мне разобраться.

– А может быть, лучше хотите путевку куда-нибудь? – совершенно неожиданно спросил Шибайло.

Я была совершенно уничтожена таким неожиданным и грубым заявлением, которое подтвердило мне слова Лили Юрьевны.

– А впрочем, думайте, это вопрос серьезный.