Джулия - Звева Казати Модиньяни

Лео оценил услышанное одним словом:

– Чудеса!

– А что я вам говорил? – обрадовался маэстро Босси, сверкая лягушачьими – навыкате – глазами.

– Услышь я эту историю от кого-нибудь другого, я бы усомнился в ее правдивости.

Маэстро Босси облизнул мясистые губы.

– Подождите, это еще не конец.

Джулия разливала кофе по чашечкам из парадного сервиза, успевая обмениваться с журналистом понимающими взглядами. Неожиданно Ровелли подмигнул ей, отчего она снова покраснела.

– Так что же было дальше, синьор Босси?

– Мы решили поскорее положить его в гроб. И что же вы думаете? Покойник умудрился открыть изнутри крышку. Пришлось позвать врача, врач перерезал покойнику жилы, и только после этого удалось окончательно его уложить. Такая вот история, – завершил он свой рассказ, помешивая в чашечке кофе и качая головой.

Джулия понесла матери кофе. В гостиной она задержала взгляд на дедушке, дрожа при мысли, что он вдруг сядет с выпученными глазами, как знакомый синьора Босси. Ничего подобного. Правда, ей показалось, что грудь дедушки вздымается и опускается, как будто он дышит.

– Мама, а может, он не умер? – спросила она шепотом, словно опасалась, что дедушка услышит.

Мать наклонилась над диваном, коснувшись рукой лба усопшего.

– К сожалению, умер. Понимаю, тебе трудно примириться с этим.

– Трудно? Скорее невозможно. Я отказываюсь в это верить. И не удивилась бы, если бы он вдруг поднялся и объявил, что все это шутка. Мне бы не было тогда так стыдно…

– Стыдно? – удивилась мать. – О чем ты?

– Мне жалко дедушку, жалко, что он умер. Но к тому, что я чувствую, не подходят такие слова, как «горе», «скорбь». А ведь я его люблю, я его всегда любила. Я не могу плакать. Не могу думать о смерти, когда мне хочется жить.

Застывшая на лице покойного улыбка как будто стала отчетливее.

– Я рада, что ты так говоришь. Он тоже любил жизнь. – Мать вздохнула. – Что поделаешь, детка, жизнь продолжается. Пойду прилягу хоть на полчасика.

В это время в гостиную вошел маэстро Босси.

– Правильно, синьора Кармен, вам надо поспать. Идите, я сменю вас. Если вы не против, я тихонько что-нибудь сыграю. «Аве Мария» Гуно подойдет?..

– Это единственная молитва, которую он знал, да простит ему Всевышний.

– Тем более.

– Только прошу вас, не очень громко: муж плохо себя чувствует. – Держась за перила, она стала подниматься по лестнице.

Джулия вернулась в кухню. Лео курил, стоя у большого окна, выходящего в сад. Ласковое дыхание рассвета согревало последние звезды.

– Закуришь? – спросил Лео, протягивая ей пачку сигарет.

– Я не курю.

– А ты попробуй. В таких случаях это помогает.

Джулия взяла сигарету и машинально сунула в рот. Губы ее дрожали. Лео чиркнул зажигалкой, она вдохнула голубоватый дым и, закашлявшись, бросила сигарету в окно. Смех Лео заставил ее покраснеть.

Когда Бенни вошел в кухню, чтобы сказать, что отец проснулся и что ему опять стало плохо, Джулия и Лео целовались.

– В кого ты такая уродилась, черт возьми? Глядя на тебя, можно подумать, что ты не де Бласко: де Бласко так себя не ведут, – негодующе сверкая глазами, выговаривал ей Бенни.

Они сидели в саду, на дальней скамейке, за их спинами по стене вились изумительной красоты розы, впереди росли два больших куста японской аукубы, усыпанные в это время года алыми ягодами.

– Мы только поцеловались, – попробовала оправдаться Джулия.

– Только поцеловались! – возмущенно передразнил ее брат. – Отец лежит с сердечным приступом, тело дедушки еще не успело остыть, а она целуется!

– Можно подумать, что если бы я не поцеловалась с Лео, дедушка бы воскрес, а папа поправился.

Джулии хотелось одного – чтобы брат скорее перестал читать ей нотацию, отпустив ее к Лео, с которым она должна была встретиться. Господи, сколько можно нудить одно и то же!

– Стыдись! Изабелла никогда бы не позволила себе ничего подобного, – не унимался Бенни. – Брала бы пример с сестры. Если бы папа знал, чем ты занимаешься в столь скорбное для семьи время, он не перенес бы этого позора. Да, да, не перенес бы! И по твоей милости мы бы потеряли отца.

– Из-за одного поцелуя?

– Для тебя нет ничего святого!

Джулия попыталась остановить брата:

– Послушай, Бенни. Ну поцеловалась… Допустим, я не должна была этого делать. Но ведь папа не знает. И пусть никогда не узнает, во всяком случае от нас с тобой, договорились? – примирительно сказала она.

– На этот раз так уж и быть, – пообещал Бенни. – Я бы с удовольствием тебя отдубасил. Глядишь, пошло бы на пользу. Не бойся, папа ничего не узнает – во всяком случае, пока не выздоровеет. А до этого в доме я хозяин, и я запрещаю тебе видеться с Ровелли. Надеюсь, ты поняла?

– Поняла, поняла, – заверила она брата, поднимаясь со скамейки и мысленно придумывая предлог, чтобы улизнуть из дома.

С синим цветом ее льняного платья красиво сочетались крупные кораллы бус. Джулия была хороша, как никогда, – влюбленная, юная. Она опаздывала на свидание с Лео и поэтому нервничала. После разговора с братом свидание вообще висело на волоске. Гнев Бенни не произвел бы на Джулию никакого впечатления, не окажись под угрозой ее планы: пусть бы зудил, сколько влезет, лишь бы не мешал.

Не зря говорится: «Беда не приходит одна». Сначала похоронили дедушку, потом отца положили в больницу, и ей приходится часами, сменяя то мать, то брата, то сестру, сидеть у его постели и читать вслух Вергилия, причем не дай Бог споткнуться на гекзаметре или исковеркать какое-либо слово: отец с его учительским педантизмом болезненно реагирует на подобное неуважение к великому поэту.

А дома от брата покоя нет. Что он из себя воображает? Застав их с Лео целующимися, Бенни ничего не сказал. Прошло несколько дней, прежде чем он обрушился на нее с упреками, отчитывая, как игуменья провинившуюся послушницу.

Джулия вошла в гостиную, когда мать прощалась с коллегами мужа, пришедшими справиться о его здоровье, а главное – выразить соболезнования в связи с кончиной ее отца.

– Мама, я к Сильване, заниматься.

Для правдоподобия Джулия держала под мышкой несколько учебников.

– Хорошо, – рассеянно разрешила мать.

Джулия попрощалась с коллегами отца и, чмокнув мать в щеку, выпорхнула из гостиной.

– Ты куда собралась? – остановил ее Бенни на пороге дома.

– У меня есть пропуск, – с нарочитой торжественностью отрапортовала Джулия.

– Ты испытываешь мое терпение.