Грезы в его власти - Нина Новолодская

— Ну тогда слезай с меня, маленькая обезьянка, и пойдем в дом.

Он осторожно помог мне спуститься и, крепко сжав ладонь, потянул обратно в направлении дома.

Я безостановочно тараторила, рассказывая брату все, что произошло за последнее время: о своих успехах и промахах. О том, что новая экономка потрясающе добрая и внимательная женщина, а еще она учит меня печь, различным языкам, а еще вышивать и рисовать. О том, что я прочитала все книги, привезенные Торренсом в прошлый раз. Обо всем.

— Торренс, — я остановилась, осознав, что он приехал налегке, — а где твои вещи? Ты ведь надолго? Ты обещал…

— Прости, маленькая, — брат развернулся и присел на корточки, вынудив меня немного наклониться к нему, — дела вынуждают меня срочно возвращаться. Но я все равно не смог не приехать к тебе!

— Но как же—Ты же… — мямлила я, хмурясь и еле сдерживая слезы. — Я же, я так ждала…

— Т-ш-ш, — он протянул руки и, снова поднявшись в полный рост, прижал меня к себе, — не плачь, Эбби. Скоро я вернусь надолго и мы будем жить с тобой тут!

— Правда? — я подняла мокрое от слез лицо и заглянула ему в глаза. — Ты обещаешь?

— Обещаю! — он торжественно кивнул и обнял крепче. — А теперь идем, у меня мало времени!

Вечером, когда я уже ушла в свою комнату, а экономка Франсуаза Лиарье, полненькая и всегда пахнущая вкусной сдобой франкассийка убирала следы нашего припозднившегося ужина, Торренс покинул дом.

Приехать он не мог довольно долго, но регулярно присылал письма, в которых рассказывал мне о своей жизни, друзьях, дворе и немного об отце и брате. В следующий раз я увидела Торренса полгода спустя. Брат приехал в большом экипаже в компании своего друга, Максимилиана Рода барона Крауза.

Удивительно, но за эти полгода я, в отличие от брата и его друга, довольно сильно изменилась. Живя в уединенном домике на окраине другой страны в компании нескольких слуг и экономки, истинной утонченной франкассийки, несмотря на ее объемы, я научилась двигаться плавно, читать и говорить на нескольких языках. Умела отличать и пользоваться всеми столовыми приборами, что ранее мне никак не давалось. Освоила искусство танца и могла сотворить, кажется, сотни причесок из своих отросших волос. Из угловатого, тощего подростка, я, под ее неусыпным надзором, превратилась в миловидную девушку, читающую романы о любви и мечтающую о прекрасном принце.

Макс, как его называл Торренс, за год, в течение которого не видел меня, отметил изменения, хотя сам остался таким же, каким я его и запомнила. Красивым, веселым, дерзким. Он был настоящим воплощением моих фантазий. Все то, что я вынесла из историй о рыцарях и их дамах, я вложила в свои чувства к Максимилиану Роду и в какой-то степени наделила теми чертами, что ему никогда не принадлежали.

А тот жуткий взгляд, коим наградил меня когда-то Макс, как и все произошедшее на балу, практически стерлось из моей памяти. И только иногда я ощущала его, и он был все таким же обжигающим и немного пугающим.

С того дня Торренс стал приезжать чаще и неизменно в компании Макса.

Мне не нужно было видеть одобрительного взгляда Франсуазы, чтобы понять, что я, наконец, привлекла внимание молодого барона в полной мере. Сейчас мне становилось смешно и стыдно от воспоминаний о себе самой, той, какой я была год назад. Мои страдания по барону были смешны, ведь я не могла ему ничего предложить: нескладная, тощая, бледная, с вечно отрезанной косой, в жутких широких штанах.

Вначале, когда я ощутила первые весточки заинтересованности со стороны предмета моей давней любви, у меня случались приступы то неудержимого смеха, то слезливых истерик. Что это такое я не знала, зато, судя по всему, об этом знала Франсуаза. Она с теплой улыбкой обнимала меня и повторяла, что гадкий утенок превращается в прекрасного лебедя.

А теперь, окончательно сформировавшись в симпатичную девушку, я начала благосклонно принимать ухаживания Максимилиана. Мне казалось, что каждый его одобрительный взгляд, каждая многообещающая улыбка — это моя награда за все, что я вынесла за это время. За все его пренебрежительные ухмылки и все равнодушные взгляды.

На пятый свой приезд, когда Торренс сообщил, что через месяц он окончательно переезжает ко мне с вещами, Максимилиан пригласил меня прогуляться в парк и там, под шелест берез и пение птиц, поцеловал. Первый раз.

Через неделю после этого Максимималиан собрал нас с братом в небольшой гостиной и официально попросил моей руки. Торренс, одобрительно ухмыляясь, дал свое согласие, но когда я попыталась узнать, как к этому отнесется отец, брат лишь ласково улыбнулся и сказал:

— Не переживай, малявка, я решу этот вопрос.

Тогда мне казалось, что моя жизнь изменилась окончательно. Я была счастлива: у меня был свой дом, любимый мужчина уже в статусе жениха, обожаемый и такой близкий мне брат. Но.

В тот раз Торренс и Максимилиан уехали надолго и потом, появившись в домике, заперлись в кабинете, отданном брату. Несмотря на то, что я ждала обоих мужчин с нетерпением, врываться к ним не решилась.

Покинули кабинет они поздно ночью, а я, не дождавшись, отправилась спать. Наутро спустившись в гостиную, услышала:

— Мисс Лиарье, всю корреспонденцию, газеты и письма, только мне в руки. Эбигейл с кем-то переписывается?

— Нет, ваша светлость, — раздался удивленный голос экономки, — но мы с мисс выписываем журналы и газеты…

— С этого момента — все через меня. Свободны.

— Как прикажите, — женщина безропотно согласилась. — Ваша светлость, простите, а что с праздничным ужином?

— Каким еще ужином, — недовольно буркнул Торренс, и я услышала, как скрипнуло кожаное кресло.

— Ну как же… — женщина была явно удивлена, — мисс Даркер готовилась…

— Мисс Лиарье, ближе к делу! — рявкнул Торренс.

— День рождения, ваша светлость, — совсем тихо произнесла франкассийка, — и, его милость, барон собирался на ее семнадцатилетие делать официальное предложение. Мы все приготовили… мисс Эбби надеялась…

Повисла странная тишина. Я все так же стояла на лестнице, боясь шевельнуться. Неужели Торренс забыл? Или Максимилиан? Все надежды и ощущение близкого счастья…

Меня неожиданно крепко обняли со спины и прижали к груди.

— Т-ш-ш, — Макс прервал мою попытку пискнуть, закрыв ладонью рот, — подслушиваешь, Эбби?

Даже не успев толком испугаться, я расслабилась и теперь уже сама прижалась теснее к столь любимому и желанному телу.

— Нет, — шепнула, — я нечаянно.

— Нечаянно? — он опустил ладонь ниже, переместив ее с подбородка на шею и чуть сжал. — Никогда не подслушивай, малышка. С днем рождения!

Затем чуть оттолкнул от себя, заставив охнуть, и схватил мою ладонь, переплетая пальцы. Потянув за собой вниз по лестнице, Макс нарочито громко стучал каблуками, возвещая о нашем приходе.