Картина без Иосифа - Элизабет Джордж

— Я могу тебя согреть.

Она почувствовала его улыбку.

— Могу поспорить, что можешь.

— Хочешь?

— Не откажусь.

— С удовольствием. — Она стала делать так, как он ей показывал — ее рука выполняла медленную, чувственную фрикцию. В ответ его член стал расти и наливаться. — Тебе хорошо, Ник?

— Хмммм.

Она проводила ладонью от корня до кончика. Потом ее пальчики пускались в обратный путь. Ник прерывисто вздохнул. Пошевелился.

— Что?

Он сунул руку в карман куртки. Что-то зашуршало в его руке.

— Вот, взял у ребят, — сказал он. — Мы не можем больше заниматься этим без «дюрекса», Мэг. Это безумие. Слишком рискованно.

Она поцеловала его в щеку, потом в шею. Ее пальцы оказались у него между ног, где, как она помнила, он чувствовал их острей всего. Он сбился с дыхания и застонал. Лег на спину.

— На этот раз мы должны пользоваться «дюрексом», — сказал он.

Она расстегнула молнию на его джинсах, спустила их ниже бедер. Стянула с себя колготки, легла рядом и задрала юбку.

— Мэг, нам надо…

— Не сразу, Ник. Через минуту. Хорошо? Она положила на него ногу. Стала его целовать.

А потом ласкала, ласкала, ласкала…

— Тебе хорошо? — прошептала она.

Он запрокинул голову. Закрыл глаза. Застонал. Минуты оказалось больше чем достаточно.

Сент-Джеймс сидел в спальне, в единственном кресле, тугом, с подголовником. В Крофтерс-Инн это была самая удобная мебель, не считая кровати. Он потуже запахнул халат, спасаясь от пронзительного холода, спускавшегося вниз от двух стеклянных окон-фонарей на потолке, и устроился поудобней.

За закрытой дверью плескалась в ванне Дебора. Во время купания она обычно что-нибудь мурлыкала себе под нос или пела, почему-то обязательно выбирая либо Кола Портера, либо Гершвина, и импровизировала на их тему с энтузиазмом Эдит Пиаф и талантом уличного разносчика. Она не сумела бы воспроизвести мелодию, помогай ей даже весь хор Королевского колледжа. Однако сегодня Дебора купалась молча.

Обычно он с облегчением воспринимал пространные паузы, наступавшие между мелодиями песен «Все пройдет» и «Летняя пора», особенно если пытался что-нибудь читать в их спальне, пока она в соседней ванной отдавала дань старым американским мюзиклам. Но сегодня он предпочел бы их жизнерадостный диссонанс ее спокойному купанию, размышляя о том, стоит ли зайти к ней и хочется ли ему этого.

Не считая короткой размолвки за чаем, они провозгласили и поддерживали негласное перемирие после ее возвращения с длинной утренней прогулки по вересковым пустошам. Это получалось довольно легко, так как требовалось осмыслить кончину мистера Сейджа и ждать приезда Линли Но теперь, когда Линли прибыл, а механизм расследования был уже смазан и готов заработать, Сент-Джеймс обнаружил, что мысленно то и дело возвращается к проблеме их брака и его роли в создавшейся ситуации.

У Деборы доминировала страсть, у него — рассудок. Ему нравилось думать, что такая разница их натур создавала фундамент из льда и пламени, на котором и зиждился их брак. Но теперь его способность мыслить лишь подливала масла в огонь во время возникавших конфликтов. Особенно остро она реагировала на вопрос об усыновлении. Переходила от гнева к обвинениям и слезам с такой головокружительной скоростью, что он не знал, как ее успокоить. И когда спор в очередной раз заканчивался тем, что она, хлопнув дверью, вылетала из комнаты, из дома или, как в это утро, из отеля, он все чаще и чаще издавал вздох облегчения и все реже ломал голову над тем, не подойти ли ему к этой проблеме под другим углом. И хотя считал, что ищет варианты, в действительности даже не пытался это делать.

Он потер занемевшие шейные мышцы. Они служили первичным индикатором силы стресса, что он пока отказывался признать. Он пошевелился. Полы халата немного разошлись. Холодный воздух пополз по здоровой правой ноге и заставил обратить внимание на левую, которая ничего не чувствовала. Он сделал это без особого интереса. В последние годы он уделял больной ноге мало времени, не то что до женитьбы, когда он словно одержимый возился с ней каждый день.

Объект его внимания был всегда тот же самый: он проверял мышцы на степень их атрофии, чтобы избежать дезинтеграции, частой спутницы паралича. Стиснув зубы, после месяцев физиотерапии и упражнений, он восстановил функции левой руки. Однако нога сопротивлялась любым попыткам реабилитации, будто солдат, не желающий исцелиться от психических ран, нанесенных войной, словно они одни были свидетельством его героического прошлого.

«Многие функции мозга до сих пор покрыты туманом, — говорили доктора, пространно объясняя, почему он смог вернуть себе руку, а ногу не может. — Когда голова получает такую серьезную травму, как ваша, трудно гарантировать полное выздоровление».

После чего начинался перечень всяческих «возможно». Возможно, со временем она полностью восстановится. Возможно, однажды утром, проснувшись, он сможет шевелить пальцами ног и сгибать колено. Но прошло двенадцать лет, а этого так и не случилось. И вот после иллюзий первых четырех лет он стал держаться за то, что у него осталось. Пока он сможет тормозить разрушительное действие атрофии на мышцы, все будет в порядке.

С дезинтеграцией он боролся с помощью электрического тока, понимая, что эффекта это не дает, но не такой уж большой грех желание выглядеть совершенным физическим экземпляром, если даже надежды на это и мало.

Он ненавидел свою безобразную походку, и хотя с годами свыкся с ней, порой у него мгновенно покрывались потом ладони, когда он замечал нездоровое любопытство в глазах незнакомых людей. Не такой, как мы, говорили их взгляды, другой. И, поскольку он в самом деле был другим из-за физических ограничений, связанных с его инвалидностью, и не мог этого отрицать, в присутствии посторонних он чувствовал это с особой остротой.

По нашим представлениям, люди должны ходить, говорить, видеть и слышать. Если они не могут делать это нормально, мы ставим на них клеймо, избегаем контакта, вынуждаем их отказаться от желания считать себя полноценными, хотя само по себе понятие полноценности никак не определено.

В ванной зажурчала вода, уходя в трубу, и он поглядел на дверь, подумав, не эта ли причина лежит в корне сложностей, которые возникают у них с женой. Ей хочется естественной вещи — нормы. А он давно уже уверился в том, что нормальность не обладает достаточно убедительной внутренней ценностью.

Оттолкнувшись от кресла, он поднялся на ноги и прислушался к ее движениям. Плеск воды говорил о том, что она только что встала. Сейчас она перешагнет через бортик ванны, протянет руку за полотенцем и обернет его вокруг тела. Он постучал в дверь и открыл ее.

Она вытирала запотевшее зеркало, ее волосы свисали на шею бесчисленными сосульками из-под тюрбана, который она соорудила из второго полотенца. Она стояла к нему спиной, и он увидел на ее плечах и позвоночнике мелкие бисеринки пота. Как на ногах, гладких и стройных, смягченных гелем, наполнившим ванную ароматом лилий.