Вино с нотками смерти - Виктория Викторовна Балашова

— Ого, у вас там как! — прокомментировал Серега.

— Деньги приходится иногда дома хранить. Сейчас-то с карточками стало проще, а раньше много наличных ходило, — объяснил Присядко покупку сейфа. — Заодно и документы там храню. Вообще вещь полезная — если пожар, например, все останется в сохранности. — Он встал спиной к своим гостям, открыл дверцу сейфа и зашелестел бумажками. — Вот, нашел.

Герман быстро просмотрел документы о продаже эллинга, числившегося, как и сказала Барбара, гаражом для постройки, ремонта и хранения лодочных средств.

— Мужик тот на самом деле был рыбаком и чинил лодки, — сказал Юрий Дмитриевич. — Но работы становилось все меньше, он и решил продать постройку. Так он мне, по крайней мере, тогда объяснил.

— Куда потом делся, небось не знаете? — спросил Серега.

— Нет, зачем оно мне? Рыбак за раз вывез вещи на старом минивэне, часть оставил — сказал, что это ему не нужно. Лодка вот до сих пор стоит у причала, сгнила вся. Я ее сначала пытался поддерживать в нормальном состоянии, но сил это отнимает, а толку? Туристам как-то давал, но после того, как однажды они спьяну на ней чуть ни потонули, прекратил. Весла от лодки остались. Одно потонуло, второе я затащил в эллинг, в угол поставил для антуража. Сундук еще оставался. Его тоже для антуража… Вроде все. Остальное он вывез, но там в основном были его личные вещи, посуда какая-то… не густо в общем вещичек.

Герман сфотографировал договор о покупке эллинга, решив назавтра проверить по базе бывшего хозяина.

— На безрыбье и рак рыба, — объяснил он коллегам свой интерес, выйдя на улицу. — Пока сплошные белые пятна в этом деле.

— Думаю, многое сразу прояснится, когда мы установим личность убитого, — сказала Оля. — По отпечаткам пальцев может чего пришлют.

На улице моросил дождь, но такси вызывать не стали: так никакой зарплаты не хватит кататься туда-сюда. Город затих: туристы давно разъехались, а местные предпочитали в такую погоду вечерами сидеть по домам. Летом в темноте всегда светились многочисленные магазинчики и кафе. Сейчас они стояли с закрытыми ставнями и надписью «закрыто» на дверях. «И чего сюда этого мужика принесло», — в очередной раз подумал Герман…

***

Старуха сидела перед новеньким корытом — аж блестело оно на ярком солнце. И вот спрашивается: зачем корыто? Почему корыто? С этими вопросами старуха была полностью согласна.

— Зачем, ирод, попросил корыто, когда есть стиральные машины? Просил бы крутую стиралку! Хотя и стиралка не нужна — мы не так много стираем.

— Рыбка настаивала. Говорила, надо по пушкинским правилам загадывать, — начал он оправдываться, переминаясь с ноги на ногу. — Мне-то все равно.

— Именно! — взревела старуха. — Тебе все равно! Как тут жена исстрадалась, ему безразлично. Наколдовал корыто, а кому стирать в нем? Мне! Мне пряжу свою прясть, стирать. А ты что, старый дурень, делать будешь? На печи лежать? Так ты забыл — у нас землянка, а в ней нет печи, лежать тебе не на чем!

В ушах от крика зазвенело: не привычно было его ухо к крикам людским. Но пришлось терпеть — пока не понятно, где выход из миража прячется.

— Хорошо, чего ты хочешь? — он понял, что лучше пока старухе не перечить. Вроде, надо избу просить вместо землянки, но лучше уточнить.

— Изверг! Дом проси на Рублевке.

Напрягшись, он вспомнил престижный район, где жили русские олигархи.

— Тебе зачем на Рублевке? Там все очень дорого, — попытался воспротивиться, хотя знал, чем дело кончится. И, правда, понеслось:

— Умный что ли очень? Сказано: дом проси! — тут старуха призадумалась. — Погодь! Вертайся назад. Сразу в комплекте проси, два в одном, типа, по акции. Дом и чтоб из крестьян перевели сразу в дворянки.

— А если она откажется акцию проводить? — спросил он, вспомнив, что и у рыбы золотой нрав был крепкий.

— Твои проблемы, седой. Без дома и титула не возвращайся.

По большому счету он бы и рад не возвращаться. Но миражи — штука непростая. С одной стороны, найти сложно, с другой стороны, потом выйти по своей воле тоже нелегко. Пришлось брести обратно к морю. Сзади волочился невод, задевавший за колючки и камни. Опять неожиданно, прямо перед носом разверзлось море. На сей раз оно бурлило сильнее чем в предыдущий. Пена изрыгалась из пучин, волны накатывались на пустынный берег. Он начал закидывать невод — дело шло не ахти. И тут, где-то сбоку мелькнула полоска золотого цвета, а потом и сама рыбка, усевшись на гребень волны, нагло уставилась на него.

— Чего, обратно отправила? — спросила она с ухмылкой. — Давай, говори, чего хочет ненасытная старуха.

Он поковырял мыском сапога в песке. Подумалось: «Почему я не в лаптях?», но размышлять на эту тему было недосуг.

— Хочет дом на Рублевке и дворянский титул. Надоело быть черною крестьянкой, — ему показалось, что скоро он начнет говорить стихами. В таком случае, проникнув в людской мир, можно стать поэтом. И даже классиком мировой литературы. Он помнил, как выступал Маяковский: громкоголосо, в яркой желтой кофте… Эх… Для этого надо не просто стать поэтом, а в Маяковского переродиться. Впрочем, закончил Владимир плохо. Не стоит. Судьба поэтов на Руси всегда вызывала в нем протест против такой горькой доли. А нерусич Байрон? Тоже нелегка судьбинушка. М-да…

Размышления прервала золотая:

— Сделаю. Там как раз сейчас пустует один особняк — хозяина пристрелили, родни нет. Все равно отойдет государству. Я похлопочу. С титулом и подавно проблем не будет. Попрошу кореша из Императорского дома Романовых выписать бумагу. Так что, не печалься типа, ступай себе с богом.

Ходить туда-сюда откровенно надоело. Он поглядывал по сторонам в поисках портала, но ничего на него похожего не наблюдалось. Скоро песок закончился и в одно мгновение перед ним раскинулся лес, вдоль которого тянулась заасфальтированная дорога. На дороге стоял указатель «Барвиха Luxury Village, 500 метров». Ладно, расстояние небольшое, можно попробовать пройти. Немного погодя, он увидел дом. Ворота стояли распахнутыми, и он рискнул зайти во двор. На крыльце стояла старуха, правда, маленько оттюнингованная: грудь и губы подкачаны, морщинки разглажены, волосишки покрашены в модный блондинистый цвет. Несмотря на летний антураж, на старухе красовалась норковая шубейка. Пальцы были унизаны кольцами с бриллиантами, на ногах — лабутены.

— Ага! — увидела она «старика». — Приперся! Где шатался?

— Ты сама меня к рыбке отправила, дом этот просить и титул.

— Чаво?! Ты не обнаглел ли, старикашка поганый! — старуха топнула ногой, «шпилька» отломилась. — О, подделку впарили, — она с сожалением посмотрела на некондиционный «лабутен». — Короче, старикан, все, конечно, хорошо, но нынче на Рублевке жить уже не модно.