Сладкий грех - Никола Корник

— Мне было девятнадцать, когда я узнал, что должен родиться Арланд, — начал Эван. — Двадцать, когда он родился. Его матери было немногим больше. Она из семьи аристократов, попавших под нож Французской революции. Большинство из них обезглавили. Луиза выживала, продавая свою душу и тело.

— Бедная девочка, — произнесла Лотта, отсвет понимания промелькнул в ее глазах. — Вы любили ее?

Эван пожал плечами.

— Наверное, нет. Я испытывал желание. Мне льстило, что она предпочла меня всем своим кавалерам. Но я сам был молод и беззаботен и больше всего любил самого себя, — со вздохом сказал он. — Тем не менее, когда я узнал, что она носит моего ребенка, поклялся, что буду заботиться о них обоих, — продолжал Эван со слабой улыбкой. — По правде говоря, я совершенно не был уверен, что это мой ребенок, пока не увидел его.

— Такое сильное сходство? — спросила Лотта.

— Несомненное, — подтвердил Эван. — В тот момент, когда я взглянул на него…

Он нахмурился. Невозможно в словах передать то замешательство, восторженное недоумение, которое охватило его, совсем еще юношу, когда он смотрел на дитя, которому дали жизнь они с Луизой. Это чувство ужаснуло его, и в конце концов страх победил.

— Я полюбил его, — с трудом выговорил Эван. — Но я был слишком незрелым, чтобы нести ответственность. Я повел себя как трус. У Луизы в живых остались лишь тетя и дядя где-то на юге Франции. Когда она сказала, что собирается перебраться к ним, я не стал отговаривать. К моему несомненному позору, — добавил он, тяжело вздохнув. — Мне даже не пришло в голову поехать с ними, попытаться начать новую жизнь, воспитывать сына. Я позволил ей уехать и увезти Арланда.

— Но ведь с тех пор прошло уже почти двадцать лет, — начала Лотта. Но Эван не принял ее попытки оправдать его поступок.

— Я был достаточно взрослым, чтобы зачать ребенка, но недостаточно храбрым, чтобы стать ему отцом, — едко заметил Эван. — Да, я был молод и беден, зависим от милости императора. Мне нечего было предложить им, кроме себя. Хотя этого могло оказаться достаточно.

В маленькой жаркой комнате повисла тишина. Снизу доносились крики работников, выкатывающих в пивную очередной бочонок с пивом.

Лотта вздохнула и осторожно пошевелилась.

— А потом? — спросила она.

— Все десять лет я постоянно твердил себе, что Арланду будет лучше без меня, у него есть безопасный дом и семья. А я не смогу дать ничего. Мое поведение становилось все более и более безрассудным.

Эван беспокойно повел плечами. Ему стало невыносимо душно в этой крохотной комнатке. Он нуждался в глотке свежего воздуха, чтобы освежить пылающую голову. Лихорадку отчаяния необходимо охладить — только так можно придумать план, как спасти от страшной опасности Арланда. Но его заперли, сделали пленником, он бесполезен, ни на что не способен.

— Я готов был покончить с собой. Мне показалось, что хочу этого. Однако я убивал других, — сказал Эван, безнадежно покачав головой. — Все говорили, что это сделало меня героем, который искал случая умереть в бою. Только я знал, насколько темны и запутанны причины, которые мной двигали. Только это не принципы, как считали все. Я обманул их доверие.

— Вы сами наказали себя, — прошептала Лотта.

— Возможно, — сказал Эван. — В любом случае это не помогло. Желание видеть Арланда становилось все сильнее и сильнее и не оставляло меня. И однажды, когда заработал немного денег, я купил на них землю и написал Луизе.

Эван замолчал. Он запомнил каждое обжигающее слово ее ответного письма, обвинение в себялюбии, прорывающее оборону, которую он так тщательно выстраивал.

— За свое полное равнодушие к Арланду вы поплатились правом называть его своим сыном…

Все это правда, он не достоин иметь ребенка. Он притворялся, что считает более безопасным для сына и его матери, если будет подальше от них. Успокаивал свою совесть, говоря, что послужил бы плохим примером, ему, дикарю, внебрачному сыну развратного отца, нечего им предложить. Он утешал себя тем, что семья Луизы может предложить Арланду кров и тепло, нормальную жизнь, которой он не смог бы предложить никогда. Но это банальная ложь, прикрывающая его слабость. Он не смог стать отцом и потерял сына.

— Что же она сказала? — спросила Лотта.

Эван слабо улыбнулся:

— Написала, что возвращаться слишком поздно. Она никогда не говорила Арланду, кто его отец, по настоянию семьи. Для них я умер.

Лотта содрогнулась:

— Думаю, это не то, что ей хотелось сказать вам на самом деле. Все мы в сердцах готовы произносить непоправимые слова под влиянием минуты.

— Луиза имеет на это полное право, — возразил Эван, пожимая плечами. — Видит бог, мне не приходилось ожидать от нее ничего другого. Я никогда не посылал им ни полушки, не предлагал никакой помощи, хотя и знал, что всем приходится нелегко, цены растут, а урожай плохой. — Он задумчиво провел рукой по волосам. — Я написал Арланду.

Он писал раз за разом, снова и снова. С настойчивостью, с которой прежде отрекался от него. Он выкраивал для этого редкие передышки между сражениями, когда вокруг все еще пылало, а зловоние и грязь, отчаяние и ярость окружали его. Он не имел представления, что можно сказать сыну, с которым никогда прежде не встречался. И все же он пытался, так как это был его единственный шанс.

— Только умирая, мать отдала ему мои письма, — продолжал Эван. — И Арланд отправился искать меня.

— Ему хотелось иметь отца, — тихо сказала Лотта. — Я очень хорошо это понимаю.

— Он прибавил себе возраст и поступил в войска императора. Это был единственный путь соединения со мной.

— Он повторил ваш путь, — восхитилась Лотта. — Точно так же вы поступили двадцать лет тому назад.

— Да, пожалуй, — согласился с ней Эван. — Но ведь это не значит, что я хотел бы для него повторения моего пути. Мне хотелось отослать его назад в Ангевиль, — добавил он. — Но было уже слишком поздно — Арланд отказался уезжать. Кавалерия уже подошла под Фуэнтес-де-Оньоро. Я изо всех сил старался охранять его, держать поблизости от себя. Но и в этом не преуспел. Нас захватили в плен. Потом я делал все, чтобы вырвать его из рук британцев. Предлагал выкуп, предлагал им себя… — Он снова остановился. Страдание опустошало и иссушало его душу. — Вот так все это было, Лотта. Я шаг за шагом терял своего сына.

Лотта прошла через комнату и, остановившись рядом, обняла его.

— Пока я вижу человека, которому пришлось многое преодолеть и испытать, ошибаться и пытаться исправить.

Эван пытался вырваться из ее рук. Не хотел ее сочувствия, не заслуживал его. Вообще не желал подпускать кого-либо близко к себе. Но Лотту теперь невозможно остановить. Она уткнулась щекой ему в грудь и стояла так, обняв его. Его сопротивление дрогнуло и растворялось, как пелена тумана. Эван понял, насколько жаждет получить утешение из ее рук.