Лабиринт Химеры - Антон Чиж

На брусчатке лежала молоденькая барышня. Прямо из ее головы торчала рукоятка пожарного багра, крюк которого целиком вошел в висок. Зрелище было ужасным, но понятным человеческому сознанию. Другое отказывалось бы принимать человеческое сознание. Из одежды на барышне был только дорожный плащ-накидка, прикрывавший спину и плечи. А все тело ее покрывали широкие надрезы, как будто по ней прошелся рубанок, оставляя стружки из кожи, висевшие лохмотьями. Срезы покрывали живот, руки, ноги и даже грудь. Только у шеи был оставлен кусок, который не был обезображен. Потому что в этом месте на коже было вырезано изображение некой фигуры.

Присев на корточки, Лебедев и указал на нее.

— Это что такое?

— Астрологический знак Овна, — ответил Ванзаров. — Надеюсь, не только это вас может заинтересовать.

— Да, произведение редкого мастерства.

— Лучше, если займетесь им в больничном морге.

— Думаете, не стоит здесь багор вынимать?

— Боюсь, кое-кто из городовых хлопнется в обморок.

— Как прикажете, господин сыщик.

Лебедев взялся за плащ, чтобы накинуть на тело, но Ванзаров попросил обождать. Он развернул край накидки. На подкладке оказался вензель из переплетенных букв «А» и «В». Буквы были вышиты красной ниткой ровно и аккуратно. Как смогла бы модистка, пошившая плащ.

— Вот оно? — с надеждой спросил Лебедев.

Иногда Ванзаров пользовался правом не отвечать. Когда ответ был чрезвычайно труден. Или его не было вообще. Благо Лебедев научился прощать другу эту маленькую странность.

Зато Сыровяткин горел желанием заполучить ответы на все вопросы. Наблюдая, как эти двое осматривают тела, он проникался невольной гордостью, что вот и ему довелось помочь таким выдающимся специалистам. И свою работу сделал хорошо. Сыровяткин был настолько уверен, что сейчас его догадка получит веское подтверждение, что ни о чем другом и думать не мог.

— Ну как, убедились? — не замечая его хмурую молчаливость, нетерпеливо спросил он Ванзарова, как только тот приблизился.

— Вы отлично распорядились. Благодарю вас. Образцовое исполнение обязанностей полицейского.

— Так как же? — Сыровяткина буквально распирало. — Убедились?

— В чем я должен был убедиться, Константин Семенович?

— Так ведь какой негодяй! И как долго притворялся. В Комитете нашем заседал. А на самом деле — живодер какой-то!

— Полагаете, брандмейстер измывался над бедной балериной Вольцевой?

Ответ для Сыровяткина был очевиден.

— Кто же еще? Вон что натворил… — полицмейстер невольно указал на носилки, на которые городовые клали тело жертвы, старательно не глядя на него. — Бедная девочка, как только отцу сказать.

— А его кто прикончил? — спросил Ванзаров.

— Провидение убийцу покарало! — провозгласил Сыровяткин. — Поскользнулся — и конец. Жаль, конечно, а то бы ответил за все. Ну, ничего. Думаю, ему там… — палец полицмейстера указал в небо, — все воздастся.

— Вы правы в том, что Булаковский убил барышню. Убил невольно, испугавшись.

Направление, куда сворачивал разговор, Сыровяткину не понравилось.

— Что значит испугавшись? — строго спросил он.

— Когда ночью натыкаешься на мертво-живую девицу, как говорит ваш Антонов, нервишки могут не выдержать.

— Отказываюсь вас понимать, Родион Георгиевич, — покачал головой Сыровяткин.

— Все очевидно… Булаковский оказался во дворе пожарной части… Пожарные подтверждают, что услышали его крик?

Сыровяткин нехотя кивнул.

— Наткнулся на барышню и стал защищаться тем, что попало под руку. Это оказался багор. Но это все.

— Да почему же… — только начал полицмейстер, но его оборвали.

— Хотя бы потому, что в таком состоянии опьянения он не смог бы так… — Ванзаров замялся, — …так остругать барышню. А про Вольцеву и говорить нечего. Он совершенно ни при чем. Надо искать настоящего убийцу. У него в планах другие жертвы.

Стеклянный замок рухнул. Сыровяткин нашел себя среди груды осколков. С чем было чрезвычайно трудно согласиться. Но выбора не осталось.

— Вас утром господин какой-то спрашивал, — сказал он. — Высокий, одет модно.

Ванзаров проявил неожиданный интерес.

— Неужели доктор Юнгер приехал?

— Так представился…

— Чудесно. Оставили его ждать в полицейском доме?

— Нет, захотел на кладбище заглянуть. Сказал, на могилу к другу.

— К другу, — повторил Ванзаров. — Константин Семенович, есть срочное дело…

Нечто подобное Сыровяткин ожидал, вернее, предчувствовал полицейским сердцем. Раз его надежду растоптали, теперь предстоит крепко попотеть. Полицмейстер в этом не сомневался. Пока же ему приказали выделить двух самых толковых городовых, чтобы обегали город, нашли приезжего господина и привели сразу в полицию. Словесный портрет есть, опознать чужака проще простого. На всякий случай, если не найдут, пусть опросят дежурного по станции — мало ли, вдруг он от недостатка времени уехал в столицу, и извозчиков поспрашивать тоже не забыть.

Сыровяткин обещал исполнить в точности.

— Что теперь прикажете? — устало спросил он.

— Теперь у нас с вами не самая приятная миссия, Константин Семенович.

Полицмейстер не мог для себя решить: обладает этот человек чувствами или сделан из железа? Никаких сожалений, знай себе посматривает, как носилки в полицейскую карету грузят. Еще и Лебедеву помахал. Как будто вообще ничего не случилось. Сыровяткин подумал, что никогда ему не добиться такой твердости и спокойствия. И добиваться не надо. Куда как лучше тихая провинциальная жизнь.

Скорей бы все кончилось.

На стук полицмейстера открыли так резко, как будто хозяин прятался под дверью. Одет он был в крахмальную сорочку и черную жилетку, идеально сидящую. Строгий галстук стягивал горло. Гостей смерили взглядом, после которого не стоило ждать радушного приглашения. А тем более если гостей встречают с ремнем в руке. Впрочем, ремень был убран за спину. Отойти от проема хозяин не спешил.

— Что вам угодно? — спросил он, как будто вызывал к доске.

— Людвиг Янович, у нас такое дело, — начал было Сыровяткин, но его одернули.

— Господин Гейнц, где ваша дочь? — спросил Ванзаров.

Чиновника полиции повторно обдали взглядом, полным презрения.

— Кто вы такой?

— Сыскная полиция.

— Я не обращался в сыскную полицию. Я сам разберусь, — и Гейнц попытался закрыть дверь. Вовремя поставленная нога ему не позволила.