Костюм надувной женщины - Марина Васильева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ага, — воскликнул он, подходя к ним, — вы те самые, которые ко мне с деловым предложением? Здравствуй, Багажник.
— Здорово, Силантий! — буркнул Петр.
— Значит все же привезли тебя? Не соврали.
— Получается так.
— Однако милостив ко мне в это утро Господь, — довольно произнес Свят. — И тебя прислал, и Лаврентия Павловича, — Свят кивнул на то, что осталось от девятки и усмехнулся. — Правда не в лучшем виде, но тут уж недовольным быть не след. Неисповедимы пути Господни.
И тут во двор опустился последний парашютист. Лицо у него было испуганное, глаза крепко зажмурены. В руках он держал автомат, и которого тут же и дал очередь. Пули застучали у Свята и четверых друзей над головами. Вера едва успела упасть на землю и повалить остальных. Братья Свята тоже попадали на землю словно мешки. Однако парашютист стрелял не долго, на него тут же опустился его парашют и накрыл, словно простыней. От ужаса бандит уронил автомат, заверещал и закрутился на месте, пытаясь сбросить с себя парашют. Однако освободиться ему никак не удавалось, он запутывался еще больше и походил на живой тюк с непонятно чем. Вдруг из этого тюка вылезла рука. В руке была граната. Рука размахнулась и бросила гранату. После чего незадачливый парашютист свалился и задрыгал ножками.
А граната перекрутилась в воздухе и прямиком упала на заднюю часть девятки. Через секунду раздался заложивший уши взрыв.
Когда Ник поднял голову он уже увидел свою любимицу объятую пламенем. Он застонал и на лице у него отразилась величайшая мука.
— Взять голубчика! — закричал Свят, указывая на замерший тюк.
Два святых брата поднялись на ноги, подбежали к тюку, взвалили его на плечи и понесли в подвал, куда уже увели всех пленников. Тюк не дергался, но крики издавал:
— Русские не сдаются! Я отомщу! Не будь я Перец! В натуре, блин!
— Кажись все, — сказал Свят, когда Перца унесли. Он внимательно оглядел небо. Небо было чистым. Лишь вдалеке помахивал как на прощанье крыльями улетающий кукурузник. — Поднимайтесь, дети мои. Теперь вы под моей защитой.
Марина, Вера, Ник и Петр медленно поднялись на ноги. Поднялись и воззрились на пылающую машину.
— И объял пламень душу грешную! — торжественно объявил Свят, крестя страшный костер. — Душу грешную, не раскаявшуюся. Пусть земля тебе будет пухом, Лаврентий Павлович. Аминь!
К машине уже спешили еще трое братьев с огнетушителями в руках. Однако машина горела так сильно, что их усилия оказались тщетными.
Свят подошел к четверке, окинул всех взглядом, при чем надолго останавливаясь на Вере и Марине, и спросил:
— Кто из вас мне звонил час назад?
Азарова сделала шаг вперед и смело ответила:
— Ну я.
— Красавица, да к тому же храбрая, как погляжу, — довольно заметил Свят. — Ну что ж, проходите в дом, гости дорогие. Разговоры на улице не ведутся.
Приглашение, исходившее от Свята было больше похоже на приказ, потому что около каждого из четверых тут же встало по брату. Лица у них были грозными и в тоже время благостными.
— За мной, — сказал Свят и широким шагом направился к дому.
— Что будем делать? — тихо спросила Вера.
— Пока ничего, — ответила Марина. — Вроде бы все идет по плану.
— По какому плану? — усмехнулся Петр.
— По моему, — спокойно ответила Марина.
Уже у дверей дома Свят остановился и обернулся.
— Ты поедешь за мной, — ткнул он в Марину пальцем, — остальные пока могут отдохнуть.
Братья тут же отделили Марину от Веры, Ника и Петра.
— Эй, что-то мне это не нравится, — воскликнула Вера, видя, как уводят Марину.
— Расслабься, Вера, — с деланным весельем хмыкнула Марина, однако на лице у нее все же отразилось легкое беспокойство.
— Ты не бойся, — Свят взял ее словно ребенка за руку и повел за собой. — Ты же, когда по телефону разговаривала, смелая была. Я люблю смелых женщин. Очень люблю. Вот сюда.
Он привел ее в роскошный зал, в центре которого стоял большой телевизор и другая аппаратура. Напротив телевизора стоял диван просто гигантских размеров. Но главной особенностью помещения было то, что все стены в нем были украшены фотографиями и плакатами, на которых красовались обнаженные и полуобнаженные женщины. Правда кроме них здесь еще прямо у телевизора стояла репродукция, на которой была изображена Мадонна, кормящая младенца Иисуса. Она с нежностью склонилась над сыном и ничего ее больше не интересовало в этой жизни. Зато красотки встретили Марину лучезарными улыбками. Марина посмотрела на них, потом встретила полный нетерпения и томления масляный взгляд Свята, его слюнявые губы, поднимающуюся и опускающуюся могучую грудь и все поняла.
— Что ты хочешь? — спросила она, отступив на один шаг.
— Любить тебя! — улыбнулся Свят и вдруг завопил: — О, божественная!
— Ну нет, мы так не договаривались! — воскликнула Марина, отступая от Силантия. — Я за картиной пришла, а не в постельке резвиться. Говори, где картина!
— Какая картина?
— А такая! Которую вы у Багажника забрали.
— Да вот же она! — обижено воскликнул Свят. — Поцелуй меня, и она твоя!
— Где она? — Марина начала злиться.
— Да вот! — Свят указал на Мадонну. — Богоматерь. Пречистая дева Мария.
— Вы что, издеваетесь? На той картине, которая мне нужна, должны быть одуванчики.
— Одуванчики? У меня одуванчиков нет, — в глазах у Свята мелькнула растерянность. — Зачем мне одуванчики? Я что кролик, что ли?
— Не знаю, кто ты, кролик, или еще кто. Только ты меня обманываешь, и пытаешься всучить другую картину!
— Ничего подобного! Эту картину я у Багажнику сам лично взял. Ее тебе и отдаю.
— Не верю! — отрезала Марина.
— Напрасно. Вера она завсегда с человеком должна быть.
Больше Свят разговаривать не стал. Он вдруг неожиданно подскочил к Марине, схватил ее за обе руки и привлек к себе:
— Хватит искушать! Отдайся, прекрасная девственница!
После этих слов Свят попытался поцеловать Азарову, но та как уж выкрутилась из его объятий, вырвалась и закричала:
— Какая я тебе девственница! Ах ты, мурло бородатое!
Она подпрыгнула и с диким криком нанесла Святу ногой прямой удар в грудь, после чего свалилась на пол. Свят же как стоял, так и остался стоять. Удар Марины даже не сдвинул его с места. Он только охнул и засмеялся. Азарова опять резво вскочила и стала молотить его кулаками, как молотят в спортзале боксерскую грушу.