Маленький друг - Донна Тартт

— Черт побери, кто говорил, что этот парень ничего не видит?

Хилли выскочил на улицу. Полуденное солнце обожгло ему глаза. Над городом висело жаркое марево, улица была пустынна и раскалена, как сковородка, но Хилли в панике бросился бежать прямо по ее середине. Только пробежав около километра, он вспомнил, что оставил свой велосипед совсем не там, а почти рядом с «Пул-Холлом». Тихо выругавшись себе под нос, он потрусил назад. Рубашка его промокла от пота, волосы прилипли к шее. Вбежав в аллею, где он спрятал велосипед, Хилли выкатил его из-под акации, вскочил в седло, но не смог попасть ногами на педали и поехал, отталкиваясь от земли ногами. В конце аллеи Хилли чуть не столкнулся с Лашарон Одум, которая, видимо, поджидала его там. Хилли остановился. Лашарон привычным движением подкинула малыша на бедре и посмотрела на мальчика взрослым и довольно недобрым взглядом. Что ей было нужно от него, Хилли не представлял, но боялся и слово вымолвить, а потому стоял перед ней, тяжело дыша.

Наконец Лашарон сделала шаг вперед и протянула руку.

— Дай мне смешную книжку, — сказала она.

Дрожащими руками он достал комикс из кармана и протянул ей. Однако прежде, чем Лашарон смогла ее взять, ее малыш протянул вперед свои грязные ручонки, крепко уцепился за книжку и вырвал ее из рук Хилли. Задумчиво глядя на Хилли, он поднес ее к лицу и засунул в свой измазанный рот, испытывая на прочность. Лашарон не сделала ни малейшей попытки отнять у малыша комикс. Наоборот, она нежно покачала его на бедре, строя ему глазки и повторяя сюсюкающим голосом:

— Ууу, мой маленький! Скажи, почему наш папуля плачет? А? — она поцеловала малыша в грязный ротик. — Почему наш папуля так горько плачет, а?

— Немедленно переоденься, — сказала Ида Рью Харриет. — Посмотри, ты весь дом водой залила.

— Нет, я высохла по дороге домой.

— Все равно переоденься.

Харриет прошлепала наверх к себе в спальню и стянула купальный костюм. Глаза ее еще жгло от хлорки, во рту была противная сухость, и ноги слегка дрожали. Она натянула шорты цвета хаки и идиотскую футболку со смайликом — дурацкой улыбающейся рожицей, подарок отца. Харриет ненавидела отцовские подарки, но она была бы еще больше обижена, если бы знала, что все футболки, заколки для волос в виде бабочек и прочие яркие и совершенно непригодные к употреблению вещи, которые ее отец присылал дочкам на праздники и дни рождения, покупал не он, а его любовница Кэй. Кэй имела какое-то отношение к нефти, поэтому деньгами располагала в достаточном количестве, они жили вместе с отцом Харриет уже пятый год. Все в Мемфисе об этом знали, да и в Александрии тоже, кроме матери Харриет и ее семьи. Соседям как-то неловко было рассказать Эдди и тетушкам, а Шарлот ни с кем не общалась. Даже Хилли знал о любовнице по имени Кэй, он слышал, как его мать говорила об этом по телефону. Он тогда пристал к ней с расспросами, и она ему все рассказала, только заставила поклясться, что он никогда не скажет об этом Харриет. Он сдержал слово — это была его первая и пока единственная серьезная тайна. Но почему-то он был уверен, что Харриет не очень огорчится, даже если узнает правду.

Так оно и было, Харриет было совершенно наплевать, с кем живет или не живет ее отец, лишь бы он пореже появлялся у них дома. Только, пожалуй, для Эдди эта новость могла бы стать болезненной — она все еще переживала из-за разбитой семьи дочери.

Харриет чихнула и забралась с ногами на подоконник. Настроение у нее было хуже некуда. Когда она была маленькой, от плохого настроения помогало повторение вслух собственного адреса — она могла сто раз завороженно повторить: Харриет Клив-Дюфрен, Джордж-стрит, дом 363, Александрия, Миссисипи. Америка, Планета Земля, Солнечная система, Млечный Путь…

Она чихнула опять, да так, что все тело содрогнулось, а вода из носа разлетелась по комнате. Харриет соскочила с подоконника и помчалась вниз за носовым платком. Зазвонил телефон. Ида Рью подняла трубку, и Харриет услышала, как она сказала:

— Да, она здесь, сейчас позову… — и вложила трубку ей в руку.

— Эй, Харриет, это ты? — послышался возбужденный голос Хилли. — Дэнни Ратклифф сейчас в «Пул-Холле», он там со своим братом; оказывается, это они стреляли по мне с моста…

— Подожди… — успела сказать Харриет, и ее настиг следующий фантастически сильный чих.

— Эй, ты там? Я его видел своими глазами. Он страшный как черт, и его брат тоже.

Хилли продолжал возбужденно лепетать о ружьях, шарах, азартных играх и страшных братьях, и постепенно важность этой информации дошла до Харриет. Охота чихать прошла, но из носа все равно текло, и она попыталась изловчиться и вытереть нос о широкий рукав футболки, не выронив при этом трубку, зажатую между ухом и плечом.

— Харриет? — Хилли прервал себя посередине предложения, внезапно вспомнив, что они с Харриет поссорились и не разговаривают.

— Я слушаю тебя.

Последовало молчание. Харриет слышала, как в доме Хилли работает телевизор. Наконец она сказала:

— Когда ты его видел?

— Минут пятнадцать назад.

— Как думаешь, он еще там?

— Наверное. Похоже, там назревала драка. Те нефтяники были ужасно злы.

— Ладно, тогда я поехала туда. Мне надо на него посмотреть.

— Нет, не надо! — закричал Хилли, но было поздно — она повесила трубку.

Вообще-то никакой драки не было, по крайней мере того, что Дэнни назвал бы настоящей дракой. Одум сначала не хотел платить, и тогда Фариш оторвал ножку от стула, сбил его с ног, а потом стал методично дубасить по спине и лягать, стараясь попасть по почкам. Вскоре Одум уже орал как резаный и умолял забрать у него деньги. Дэнни немного беспокоили толстяки-нефтяники — они могли бы причинить им немало хлопот, но, к его облегчению, драться те не стали, хоть мужик в желтой рубашке и высказал им все, что он думает, причем в весьма замысловатых выражениях. Младшие Одумы сначала торчали у двери, а потом и вовсе куда-то свалили. Остальные были настроены довольно агрессивно, но нападать не стали, они находились в отпуске, могли себе позволить профукать пару сотен.

Фариш никак не отреагировал на мольбы Одума подумать о его детях. «Ешь сам, или съедят тебя» — такова была его философия, и если у Фариша получалось откусить кусок от чужого пирога, он считал это своим законным правом. Он смотрел на Одума доброжелательно, даже как-то весело, почти так же, как его овчарки смотрели на кошку, прежде чем загрызть ее: «Ничего личного, киска. В другой раз тебе повезет больше».

Дэнни уважал брата за его деловой подход к добыче денег, но сам так поступать не смог бы. Он закурил еще одну сигарету, хотя во рту у него и так будто кошки нагадили. В голову лезли противные воспоминания детства: тяжелая рука отца, женские вопли и стоны, какое-то болезненное возбуждение — он знал, что, так или иначе, эти видения связаны с тем ужасом, который приходил к нему в кошмарных снах.

— Прекрати! — громко сказал он.