Сыщик, ищи вора! Или самые знаменитые разбойники России - Александр Бушков

Начать можно с боярина Федора Михайловича Ртищева, того самого, что придумал чеканить медные деньги и ценить их наравне с серебряными – нечистоплотная афера на государственном уровне, завершившаяся Медным бунтом. И в то же время за Ртищевым числятся немалые заслуги в области тогдашнего просвещения…

В 1640 году киевский митрополит Степан Могила, основатель Киевской академии (дававшей в первую очередь духовное образование, но и курс вполне «светских» наук), прислал царю Михаилу Федоровичу предложение: создать в Москве новый монастырь и поселить там «старцев» из Киевского монастыря – в первую очередь не богомолья ради, а чтобы они учили греческой и славянской грамматике «детей бояр и простого чина». Царь к этой идее остался совершенно равнодушен – ну, еще при избрании его царем бояре, не особенно и скрываясь, говорили: «Не особенно и крепок умом наш Миша». Боярская дума предложение митрополита проигнорировала. А вот Ртищев к нему отнесся с живейшим интересом. На свои собственные деньги построил под Москвой Андреевский монастырь, куда выписал из Киевского и других монастырей тридцать ученых монахов. И монастырь, и монахов он содержал опять-таки на свои средства. Монахи переводили на русский иностранные книги по самым разным наукам, учили желающих славянской, латинской и греческой грамматике, риторике, философии и другим «семи свободным искусствам» (как называли тогда в Европе гуманитарные науки).

Более того, Ртищев, будучи уже достаточно пожилым, сам засел за изучение греческой грамматики, много времени проводил в беседах с учеными монахами, засиживаясь и ночами. Потом самым откровенным образом использовал свое высокое «служебное положение» и влияние при дворе – но на дело, безусловно полезное, в отличие от медных денег: форменным образом заставлял молодых подьячих из разных приказов регулярно ходить в Андреевский монастырь и обучаться там латыни и греческому. Многие, как пишут тогдашние книжники, подчинялись исключительно «страха ради», но иные всерьез втягивались в науки – и тогда Ртищев их отправлял за свой счет учиться в Киевской академии.

Потом Ртищев вызвал из Киево-Печерской лавры очередного ученого монаха, Епифания Славинецкого, который перевел на русский много греческих книг и составил греческо-славянский словарь. А Ртищев на свои деньги построил неподалеку от Москвы постоялый двор, где могли бесплатно жить неимущие странники. Во время неурожая в Ростове, уже оставшись без денег, продал все свое имущество, а вырученные деньги раздал пострадавшим от голода. Все это делалось, повторяю, исключительно по его собственной инициативе – значит, имелись у человека нешуточные духовные потребности и тяга к благотворительности.

Каюсь, я допустил существенную ошибку – назвал Ртищева боярином. Такого звания он не имел. Подвели источники, в том числе и довольно серьезные, где Ртищев упорно именовался боярином. В действительности, как окончательно выяснилось, он не поднялся выше придворного звания постельничего, уже при Алексее Михайловиче – чин немаленький по тем временам, не имевший к «смотрению» за царской постелью ничего общего (как и существовавший и в России, и в Европе чин «конюшего» не имел никакого отношения к конюшням). Правда, в последние годы жизни он был воспитателем будущего царя Алексея, и Михаил за это хотел пожаловать его боярским званием, но Ртищев решительно отказался.

Перевешивает ли все вышеизложенное прегрешения Ртищева на почве государственных финансов? Да, безусловно.

Схожая история с Меншиковым. На военной службе он проявил немалую личную отвагу: со шпагой наголо лез вместе с солдатами на стены при штурме Нарвы, участвовал во взятии Ниеншанца, Дерпта, Иван-города, осаде и взятии Азова. Уже командуя кавалерийскими частями, отогнал от Санкт-Петербурга сунувшийся было к строящейся будущей столице шведский отряд генерала Майделя. С этой же конницей участвовал в Полтавской битве, где, как выражается Военная энциклопедия, «своей решительностью, граничащей с военной наглостью, заставил остатки шведской армии положить оружие у Переволочны». Выиграл гораздо менее известные битвы со шведами у Калиша, под Лесной и так называемую «гродненскую операцию» (а гораздо раньше участвовал и в морском сражении, когда русские галеры на Балтике взяли на абордаж шведские океанские фрегаты). Позже участвовал во взятии Риги, а в 1713 году, отправленный Петром на кратковременную службу к датскому королю в качестве «военспеца», поучаствовал и во взятии датчанами шведской крепости Тенинген, за что получил от датского короля его портрет с алмазами, предназначенный для ношения на груди (и в России, и за рубежом подобные портреты негласно ставились выше любых орденов). В том же году во главе русско-саксонских войск взял штурмом (у шведов) город Штеттин, а попутно по распоряжению Петра взыскал крупные контрибуции от Гамбурга, Любека и Данцига – за торговлю со шведами. Города платили добровольно и с песней – с их стен прекрасно видно было расположившиеся неподалеку войска Меншикова.

Впечатляющая военная карьера. Не зря Военная энциклопедия, чьи авторы не были склонны раздавать комплименты впустую, именует Меншикова «даровитым полководцем».

Кроме того, Меншиков долгие годы был опорой Петра во многих гражданских делах. Одним из ближайших соратников. Не зря сам Петр многое ему прощал, а во время очередного следствия отменил предстоящий суд, сказав примечательные слова: «Где дело идет о жизни или чести человека, то правосудие требует взвесить на весах беспристрастия как преступления его, так и заслуги, оказанные им отечеству и государю, и буде заслуги перевесят преступления, в таком случае милость должна хвалиться в суде». При всей моей нелюбви к Петру I все же считаю, что на сей раз он сказал золотые слова. Заслуги Меншикова многократно превышают его прегрешения. И совершенно справедливо, что в современной России ему поставлены три памятника: в Петербурге, в пригороде Петербурга Колпино и в том самом Березове, где Меншиков в ссылке окончил свои дни (сейчас – поселок городского типа Березово в Ханты-Мансийской автономной области). Есть за что…

В царствование Анны Иоанновны Бирон, в общем, ничего особенно полезного для государства не сделал. Зато фельдмаршал Миних, тоже порой допускавший вольности в обращении с казенными суммами, – совсем другого полета человек. Один из лучших русских военачальников своего времени – именно под его командой русские полки взяли штурмом серьезнейшие Перекопские укрепления, ворвались в Крым и добрались до ханской столицы Бахчисарая, каковую, чтобы отплатить за все набеги, спалили дотла.

Будучи президентом Военной коллегии, Миних провел немало толковых реформ, слишком обширных, чтобы рассказывать о них подробно (тем более что в одной из предыдущих книг я это уже делал). Упомяну лишь об одной: именно чистокровный немец Миних уравнял русских офицеров с иностранцами. Еще со времен Петра принятые на службы иноземцы получали жалованья вдвое больше, чем русские, но Миних велел платить всем одинаково (не знаю, право, поднял ли он русским жалованье до уровня иностранцев, то ли «варягов» опустил до уровня русских – вероятнее всего, первое).

Среди прочего Миних в сжатые сроки достроил давно заброшенные Обводной и Ладожский каналы, проложил дорогу по берегу Невы от Шлиссельбурга до Санкт-Петербурга, построил шлюзы на реке Тосне. До самой смерти оставаясь подданным немецкого графства Ольденбург, он на военном и гражданском поприще сделал для России гораздо больше, чем многие чистокровные русские. Кстати, в отличие от многих, выгребавших из казны сотни тысяч, а то и миллионы, Миних брал относительно скромно, даже меньше тогдашнего «среднего уровня», – хотя его положение сплошь и рядом позволяло грести в четыре руки…