Филин - Андрей Воронин

– Теперь мы вместе, – расчувствовавшийся генерал обнял Сереброва и, повисев на нем минут пять, отпустил со словами:

– Счастливо добраться.

– Кто это? – спросила жена у генерала, когда дверь захлопнулась.

– Это такой человек… – мечтательно вздохнул Кабанов, – такой человек…

– Кто он?

– Герой, одним словом, самый настоящий герой.

Участвовал… – слово «участвовал» понималось Ольгой однозначно, как и всеми людьми, связанными с армией.

– Где?

– Или в Афганистане, или в Таджикистане, или в Чечне.

Окончательно добила Ольгу Кристина:

– Эти цветы полковник Кречетов тебе принес, – и отдала матери шелестящую обертку с ядовито-зеленой креповой бумагой. Особенно умилили генеральскую жену бантики из золотистой ленты.

– Ты мне, Гриша, давно цветов не дарил.

– Как же давно? – пьяно проговорил генерал. – А на день рождения?

– Когда это было… На позапрошлый.

– Ты же мне сама выговаривать стала, – генерал внезапно почувствовал себя потерянным и никчемным. Он поднялся, уцепившись за крышку стола, неуверенно подобрался к жене и поцеловал ее сперва в щеку, потом в губы.

– Что с тобой, Гриша? – отшатнулась Ольга.

– Чего? Уже и поцеловать нельзя? Я – муж.

Женщина почувствовала, что в ее семье с появлением полковника Кречетова в буквальном смысле поменялась атмосфера. В комнате пахло не только водкой и сигаретами, но и цветами.

– Ты, Кристина, молодец, отца уважила, ужин приготовила. Мясо вкусное, – говорила жена Кабанова, сидя на кухне и отрезая от отбивной один маленький кусочек за другим. Она не была голодна, ей хотелось хорошенько распробовать то, что приготовила дочь.

– Полковник Кречетов мне помогал. Я салат готовила, а он мясо жарил.

Ольга даже не стала переспрашивать, хотя в то, что мужчины умеют готовить, ей верилось слабо.

«Хороший человек, душевный, – Ольга опустила взгляд в тарелку. – Цветы принес, руку поцеловал, мясо приготовил и трезвый ушел».

– Мне кажется, я начинаю тихо сходить с ума, – сказала женщина.

Серебров тем временем беседовал с Германом. Они сидели в «Волге» возле дома Сергея.

– Как тебе генерал? – спросил Богатырев.

– Честный и прямой.

– Дурак, одним словом, – вставил Герман. – Мужик неотесанный, а жена его жизни настоящей не видела.

– Кожа у нее на руках ни к черту, сразу видно, стирка, мытье посуды, полы каждый день драит.

У них в доме, Герман, такая чистота, что страшно становится, когда волос на ковер падает.

– Бывал там, видел, – усмехнулся Герман.

– Жена его для меня интереса не представляет, на такую женщину уйму сил положить надо. Она может в тебя по уши влюбиться, но все равно мужу верной останется. С такими опасно иметь дело, если что, может и в петлю голову сунуть, я на свою душу грех брать не собираюсь.

– Дочка остается, – Герман подмигнул Сереброву.

– Она жизнью уже немного тертая, хотя воспитывалась в строгости. Деньги любит, но мужчин настоящих у нее не было, я сразу это почувствовал.

– Кого ты относишь к настоящим мужчинам?

– До двадцати пяти лет, Герман, настоящих мужчин не бывает.

– А верхний предел какой?

– Верхнего предела, мой друг, не существует.

Мужчиной можно оставаться и в восемьдесят, и в девяносто. Мужчине столько лет, на сколько он себя чувствует.

– А женщине?

– Женщине лет столько, на сколько она выглядит.

– Что на завтра?

– Ложись пораньше, с утра поедем на автодром совершенствовать навыки вождения, – и, не дав Герману что-либо возразить и спросить, что к чему, Серебров вышел из машины.

«Черт знает что такое! Квартиру снял, газету изготовил, фотографии на компьютере час собирал по крупицам, от одного идиота мундир, от другого нормального человека, пусть он извинит меня за святотатство, звезду Героя России. Голову от Сереброва приладил и все на фон шасси стратегического бомбардировщика поместил. А он пять минут генерала в квартире подержал и, кажется, даже вспоминать о ней больше не собирается».

* * *

Генерал Кабанов после вчерашнего еще спал, а Кристина уже поднялась.

Мать удивленно уставилась на дочку:

– Чего это тебя ни свет ни заря с постели подняло?

– На занятия.

– Какие?

– По вождению.

– Врешь, не бывает занятий по воскресеньям, у тебя только по будням.

– Мне полковник Кречетов пообещал на своей машине дать потренироваться, у него тоже «Волга».

– Если Кречетов, то иди.

– Мама, даже если бы это был кто-то другой, мне уже двадцать один год, и твое счастье, что ты обо мне многого не знаешь.

– Договоришься у меня!

Выходя из подъезда, Кристина дала себе зарок, что будет держать себя с полковником Кречетовым строго. Как любил говорить ее отец, «следует соблюдать дистанцию».

Но это не удалось ей с самого начала. Женщине тяжело отказать, если мужчина любезен с ней. Серебров распахнул дверцу машины, не дал Кристине даже прикоснуться к ручке. Мягко прикрыл дверцу.

– Я пока ехал, уже все разузнал, где у вас автодром, где у вас магазин, где у вас ресторан.

На автодроме Серебров передал Кристину под опеку Германа, а сам, устроившись на лавочке, принялся сочинять речь для генерала Кабанова, которую тот должен будет произнести в эфире. В подобном жанре Сергей раньше никогда не работал, но ему даже не понадобились ни записи выступлений других кандидатов в депутаты, ни газетные статьи.

Серебров рассудил так: самое важное и нужное само остается в голове, а второстепенное забывается.

Все, что ему запомнилось из случайно услышанных выступлений, все, что запало в память с мельком виденных листовок, он свел воедино. Получилось вполне прилично, главное – коротко и доходчиво.

"Выступление должно напоминать куплетик идиотской песни, лишенной смысла. Единственное требование – чтобы слова, как гвозди, забивались в мозг.

И мне это, кажется, удалось".

Сереброву хорошо работалось на лавочке, несмотря на шум двигателей машин, мучимых неумелыми водителями. Он любил работать на улице, сливаясь с городом.

Герман оказался хорошим инструктором, главным образом благодаря соблюдению правил поведения, сформулированных для него Серебровым.