Арена 13. Жертва - Джозеф Дилейни

Балкон взревел от восторга. Пинчеон и его маршалы тут же выбежали на арену, чтобы вмешаться. Не обращая внимания на Хоба и его лаков, они сердитыми жестами потребовали, чтобы я занял место в дальнем углу.

Я, танцуя, отошел назад и занял классическую позицию за своим лаком. Маршалы покинули арену; двери за ними закрылись. Мы остались одни. Следуя совету Ады, я тут же взял инициативу в свои руки и атаковал, вынуждая противника уйти в оборону. Наша первая с Тримом атака была столь стремительной, что победа была уже почти в кармане. Мы врезались в Хобов триглад прежде, чем тот успел даже пошевелиться.

Трим метнулся вперед, целясь клинком в горловую втулку центрального лака. Его правый меч промахнулся всего на сантиметр, с лязгом скользнув по доспехам лака. Этот звук, так хорошо знакомый всем бойцам, стал музыкой для моих ушей. Это вынудило триглад противника слегка отступить, Трим же получил шанс закрепить преимущество.

Хоб отошел назад, к иссеченной клинками деревянной стене. Мы двинулись следом за ним.

Еще миг – и Трим атаковал вновь. Триглад отступил, Хоб пошатнулся… Это длилось лишь долю секунды, но это же его и спасло. Мой лак был в опасной близости от него и мог в два счета полоснуть его по горлу.

То, что Хоб пошатнулся, говорило о его уязвимости и смертности, нам же это предвещало победу. Джинна можно победить!

Я слышал истошные вопли и разочарованные стоны зрителей, слышал свое собственное хриплое дыхание, слышал, как гулко стучит в груди мое сердце, чувствовал, как в моих жилах пульсирует кровь. Мне казалось, что поединок длится не более минуты, но тут раздался гонг.

Сработало правило пяти минут. Хоб и я встали перед нашими лаками. Теперь я был с джинном лицом к лицу. От его клинков меня отделяли сантиметры, но сам Хоб был мне не страшен. Дайте мне хотя бы полшанса – и я убью его. Спиной я почти касался груди Трима, а его клинки были рядом с моими. Действуя синхронно, как отлаженный механизм, мы продолжили бой. Мои подошвы отбивали ритм Улума, подавая Триму сигналы, и каждый наш новый маневр был образцом слаженности.

Постепенно начал вырисовываться алгоритм поединка. Мы делали обманные финты и атаковали триглад с разных сторон. Стремительность и разнообразие наших приемов вынуждали лаков противника держать оборону. Мы же благодаря непредсказуемости нашей наступательной тактики занимали господствующее положение. Наши с Тримом уловки напоминали раскаты далекого грома, когда слышно, как он громыхает вдали, но непонятно, когда и откуда ждать грозу. Такой была и наша атака.

Нас было всего двое, но теперь Хоб столкнулся с бесчисленным множеством острых мечей. Это были мечи ума Ады, и каждый из них был сродни вспышке молнии, бившей в слабые места джинна. Каждая наша атака была стремительной и точной. Нависавшие над моими плечами клинки Трима были способны дотянуться до горла Хоба. В редких случаях, когда нам приходилось отступать, Трим вел себя весьма необычно. Он бросался то влево, то вправо, нанося противникам удары всеми четырьмя конечностями.

Но затем Хоб провел серию стремительных атак, и мы были вынуждены перейти к обороне. Силы вновь стали примерно равны, и мои надежды на скорую победу начали таять. Моя уверенность тоже пошла на убыль. Как долго это продлится? И какие чувства владели Керном, когда он понял, что не сможет одолеть джинна?

Трим вряд ли может устать, но обо мне такого не скажешь. Как бы хорошо я ни был подготовлен, быстрота моей реакции скоро снизится.

Стоило этой гадкой мыслишке шевельнуться в моей голове, как тут же навалилась усталость. Казалось, руки и ноги наливаются свинцом. Я тотчас мысленно представил себе печать ужаса на лице отца, когда мы с ним нашли обескровленное тело моей умирающей матери. Я как наяву услышал крик ярости, вырвавшийся тогда из его груди, увидел, как он бьет себя кулаками по лицу.

Внезапно что-то больно обожгло мое обнаженное предплечье – это с висевшей над ареной люстры капнул расплавленный воск. Обычная вещь и пустяк, однако угроза для тех, кому недостает необходимой для успеха концентрации.

«Сосредоточься! – приказал я себе. – Отдайся бою целиком!»

В моей голове словно раздался щелчок, после чего повисла тишина и я больше не думал о поражении. Я заново наполнился энергией. Окутанные завесой этой тишины, мы с Тримом сражались как единое целое, сражались на пределе возможного. Я автоматически выстукивал ритм Улума. Мои ноги знали, какой сигнал подавать, Трим же мгновенно выполнял любое мое приказание. Мы атаковали снова и снова, энергично тесня Хоба и его триглад.

Мое лицо было у самого шлема джинна, и я увидел в прорези его глаза. Наши взгляды встретились. Меня тотчас накрыла волна слабости, колени сделались ватными. Он в очередной раз взял меня в плен своего взгляда, и я стал беспомощен.

Но во мне тут же проснулась ярость. Охотясь за своими жертвами за пределами арены, джинн использовал силу гипнотического взгляда, чтобы подчинять себе волю людей. Я привык думать, что на Арене13 он следует правилам боя.

Пока я шатался, скованный силой этого жуткого взгляда, Хоб нацелился клинками мне в лицо. Протянув руки над моими плечами, Трим блокировал правый меч джинна, однако второй скользнул по моему виску. Меня обожгла боль, и что-то потекло по шее.

Зрители дружно застонали, и я понял – случилось что-то скверное.

Мы с Тримом отступили, оставляя за собой кровавый след. Как оказалось, рана была хуже, чем мне показалось в первый момент. На полу валялся окровавленный ошметок плоти. Это было мое правое ухо.

Я отшатнулся; арена словно закрутилась вокруг меня. Я чувствовал, как на меня волнами накатывает тошнота, в голове кружились мысли о поражении.

Мы с Тримом отступили дальше, и на мгновение в поединке возникла короткая пауза. Теперь к первоначальной боли добавилось жжение в ране, вызванное крансином. Я с трудом сдерживал позывы к рвоте. Как хорошо, что эта боль для меня не в новинку, я сполна познал ее, сражаясь с Палмом. Я привык к ней. Один порез – подумаешь, сущий пустяк.

Но мое ухо… его отрубили!

Я усилием воли заставил себя сохранять спокойствие. Было понятно, что Хоб в любую секунду может дать сигнал своим лакам и те сомнут нас. И тем не менее мы возобновили атаку. Мы снова и снова налетали на триглад, подобно волнам, разбивающимся об огромный гранитный утес.

Атака, отступление, атака, отступление; волна за волной, волна за волной. Казалось, этому не будет конца. Внезапно мой клинок рассек кожаную куртку на груди Хоба, и я с радостью увидел его кровь.

Балкон взорвался ликующими возгласами, зрители как безумные принялись стучать ногами по полу. Этот бешеный топот был сродни Улуму, побуждая меня к новым атакам.

Рана, которую я нанес Хобу, была не опасной, для серьезных повреждений нужен более глубокий порез. И триглад отказывался сдаваться.

Затянувшийся поединок приближался к часовой отметке. Вновь дала о себе знать усталость. Как известно, лакам она не свойственна. Что, если и Хоб способен сражаться бесконечно? Я же сполна осознавал хрупкость собственной плоти. Из раны на виске по-прежнему текла кровь. Я вновь начал терять скорость. Моя реакция замедлилась. Движения стали менее уверенными. Степень концентрации ослабла. Дыхание сделалось жарким, а усталое тело буквально молило о пощаде.