Зеркало смерти - Анна Малышева

Последний вопрос прозвучал как-то особенно. Та все еще говорила взволнованно, но казалось, что теперь это волнение деланное. Соседка как будто пыталась замаскировать под ним свой здравый смысл и вполне меркантильные интересы.

– Я думала – тридцать, – почти против воли ответила Наташа.

– С ума сошла! – снова возмутилась Елена Юрьевна.

– Двадцать пять.

– Да это же грабеж! Разве так торгуются!

– Дурочка… – ласково и уже совсем спокойно протянула та. – Ну чего ты добиваешься? Чтобы сюда явилась эта стерва и в самом деле отняла у тебя полдома? Тебе это больше понравится? Ведь ясно же, что выгоднее продать дом соседям. Не первый год друг друга знаем! Я же вырастила вас всех!

Наташа вертела в руках кукушку и не думала совсем ни о чем. Она чувствовала себя такой же разбитой и бесполезной, как часы, детали которых похрустывали у нее под ногами.

– Стоило так надрываться, чтобы тебе потом плюнули в лицо! – трагически продолжала Елена Юрьевна. – Мне муж всегда говорил: «Ленуся, зачем ты так мучаешься, ведь никто не скажет спасибо!» А я ему: «Молчи, дурак, ты людей не знаешь!» Получается, в тебе я ошиблась… Вот ты вредная какая оказалась! Только бы не мне, а там – кому угодно, так?

Наташа невольно засмеялась. Соседка, слегка ободренная ее веселостью, продолжала:

– Ты думаешь, что Людка умнее всех родилась? Сорок тысяч заломила, стало быть, в лучшем случае, ты получишь двадцать. Но только сорока-то тысяч вам никто не даст, сумасшедших нет. Ну может, на тридцать пять еще найдете дурака… Но вернее всего, продадите дом за тридцать, как ты и сказала. И что ты тогда получишь?

Она взяла Наташу за плечи и развернула к лестнице:

– Нечего тут торчать. Дело ясное, нужно торопиться.

Елена Юрьевна тяжело дышала и каждый раз с опаской отыскивала ногой ступеньку.

– Если бы еще за сорок продали… Тогда бы еще ничего… Ух! Но таких денег никто вам не даст, так что плакали твои двадцать тысяч.

Наташа уже была в кухне и с ужасом наблюдала за тем, как ее отпрыск, перемазанный с ног до головы, грыз сырую картофелину. Ванюша часто ел совершенно несъедобные вещи – и хоть бы раз у него заболел живот. В нем сказывалась железная крестьянская натура, унаследованная от Лычковых.

– А от меня получишь двадцать пять! – поставила точку Елена Юрьевна. – Ну сообрази же!

Наташа не ответила. Да, ее попросту загнали в угол. У Людмилы – шантаж, у соседки – трезвый и безжалостный расчет. Двадцать пять лучше двадцати, а деваться жертве некуда. На пять тысяч больше… Но какими деньгами можно заплатить за нервы, которые ей вымотает обманутая в своих ожиданиях Людмила? А если суд? А если скандал?

Соседка как будто сердцем учуяла ее колебания и усилила нажим. Теперь ее голос звучал по-домашнему ласково, хотя Наташа предпочла бы прямую грубость. Уж очень все это было неискренне.

– Мы совершим сделку очень быстро, – уверяла та. – Даже не заметишь!

– А если Людмила проверит, какую сумму я получила и все равно отнимет половину? Тогда я вообще останусь ни с чем.

Елена Юрьевна рассмеялась:

– Ну ты и дитя! Кто же показывает в договоре настоящую цену? Поставим минимальную стоимость, и все. Даже если эта шваль умудрится отсудить у тебя половину, сколько она получит?

И, внезапно решившись, с жертвенным видом добавила, что в таком невероятном случае рассчитается с Людмилой сама.

– Составим между собой расписочку, – хлопотала воинственная дама. – Я дам обязательство уладить все конфликты между вами, если такие возникнут, а ты напишешь, что получила с меня деньги сполна. И никто не будет в обиде. Ну а что касается договора… Двадцать пять тысяч я тебе передам прямо перед тем, как идти к нотариусу. А уж остальное – не твоя забота.

Наташа тем временем делала тщетные попытки умыть перепачканного сына. Она шепотом отчитывала его, едва прислушиваясь к сладким речам соседки, однако все, что та говорила, постепенно западало ей в душу. В самом деле – она уж слишком напугалась возможной стычки с Людмилой. Пусть та перевернет весь город вверх дном, но между продавцом и покупателем все останется в тайне. И никакой нотариус ей не поможет, никакое агентство, потому что агентства на горизонте попросту не будет. И все же…

– Вы готовы с ней ругаться? – спросила она, поворачиваясь к Елене Юрьевне.

Та развела руками:

– Ну деточка… Ты меня насмешила. По-твоему, я когда-нибудь боялась этой дуры? Она только на словах грозная, а если ее немножко поприжать – сразу запищит.

– И вы берете это на себя?

– Ты же меня знаешь!

«Да, – Наташа задумчиво вытирала пухлые щеки ребенка. – Я знаю ее даже слишком хорошо. И если она говорит правду… Ну и пусть я получу меньше, чем ожидала, зато все будет кончено, мне даже ездить сюда будет не к кому. И никаких больше стычек, никаких воспоминаний… Раз в год проведаю могилы, закажу панихиду, раз уж так принято… А если Людмила вздумает на меня наброситься, Елена Юрьевна мигом собьет с нее спесь. Да и притом в Москве Людмила не такая грозная. Она, как вампир, сильнее возле того места, где находится ее логово».

– Я согласна, – она слегка подтолкнула сына, давая понять, что церемония омовения закончена, и вручила ему кукушку. Иначе он мог выбрать себе очередную грязную, а то и опасную игрушку. – Давайте готовить документы.

В первый момент та не поверила своему счастью. Потом набросилась на Наташу, обдав ее жаром своего большого тела, и почти задушила в объятьях:

– Умница! Я всегда знала, что ты самая умная из всей семьи! Сообразила все-таки, что тебе же выгоднее! Дай я тебя поцелую!

Наташа даже не пыталась вырваться. Ей было горько. Сердце учащенно билось, щеки пылали, будто она только что сделала что-то очень дурное. Ей казалось, что даже кухонные часы смотрят на нее с упреком. «Тут будут жить чужие люди…»

Ваня, увидев, что его мать застыла в руках толстой бабули, отчаянно заревел. Последний отпрыск семьи Лычковых как будто оплакивал участь родового гнезда, которое уже никогда не будет ему принадлежать.

* * *

Несколько часов подряд они бегали по разным учреждениям, которые должны были выдавать документы для продажи дома. Наташа чувствовала себя безвольной марионеткой, которую дергает за ниточки сильная рука, но это ее даже устраивало. Теперь она ни о чем не думала. Теперь ей не приходилось принимать решений. Ответ – вопрос, подпись, справка…

Елена Юрьевна пылала в каком-то яростном азарте. Она зычно, по-приятельски покрикивала на медлительных чиновниц, мигом прорывалась в самую голову любой очереди и действовала так напористо, что нужные справки являлись будто сами собой. К тому же у нее и впрямь везде оказались хорошие знакомые.

– Вот увидишь, – твердила она, – мы все сделаем скоренько. Людка даже опомниться не успеет.