Цунами. История двух волн - Аня Ким

— Токийская телебашня упала, — я удивленно посмотрела на Такеши. — Ты слышал про упавшую башню?

— Когда я выходил из студии, была на месте.

— Нет, с башней все нормально. Все, правда хорошо, только со связью проблемы и транспорт встал. Никакого апокалипсиса, никаких трещин в земле, мам, правда, все хорошо! Я сейчас возле дома, лифт не работает. Давай я вам попозже позвоню.

Мы поднялись по лестнице, к двадцатому этажу свесив на спину языки.

Японские знакомые на фейсбуке сетовали на кавардак и разбитые вещи в квартирах.

Внутри словно взломщики побывали, вещи с кухонной полки ссыпались вниз, шкафчики открылись, кое-что разбилось. Монитор в кабинете Хиро упал со стола, экран был цел, но я не была уверена, что он все еще работает. Шкафы распахнуты, часть бумаг на полу.

Такеши включил телевизор. По всем каналам передавали последние новости, рассказывали про эпицентр толчков и про повторные землетрясения. Напоминали, как вести себя в случае опасности, просили оставить комнатные двери открытыми и по возможности находиться на улице.

Я краем уха услышала что то про критическую обстановку в Сендае и замерла на пороге комнаты.

— Сендай? Такеши, они сказали Сендай?

Он обернулся ко мне, и беспомощно-растерянное выражение его лица сказало мне больше, чем могли сказать любые слова. Я бросилась к экрану, выронив веник с совком.

Землетрясение — это не страшно, повторял мне Хиро. Они научились строить сейсмоустойчивые здания, системы безопасности автоматически отключают электричество и газ, снижая количество пожаров. Детей с детства тренируют, как вести себя в случае землетрясения, отрабатывая правильную последовательность действий.

Но большие землетрясения не приходят одни, они приводят с собой цунами.

Первая волна достигла побережья менее чем через полчаса после толчка, загнавшего нас под стол. Я смотрела на кадры с вертолета, почему-то всегда, представляя цунами, я думала о высокой стене бирюзовой воды, накрывающей побережье сверху. В реальности на город длинным языком наползал бурый поток, больше похожий на селевой. Домики вздрагивали и, приподнявшись, плыли вперед, автомобили и мелкие постройки несло большой грязной кучей. Внизу экрана мигала карта с предупреждением о новой опасности цунами.

Я опустилась на колени и застыла, выпрямившись, прижав руки к груди, словно пытаясь удержать на месте свою расползающуюся грудную клетку.

У человека есть базовые реакции на опасность. Убежать, замереть или драться. Я всегда думала, что отношусь к тем, кто бежит, но в ту секунду меня парализовало. Я не могла говорить, я не могла пошевелить пальцем, я не уверена, что дышала. Я чувствовала каждую клетку своего тела, и каждую пронзала нестерпимая, холодная боль. Мое тело превратилось в соляной столп, и я могла только смотреть вперед, где на экране один за другим сменялись кадры бедствия из малознакомых городов и префектур. Такеши что-то говорил мне, но я его не слышала. Слово "Сендай" включало мое сознание, и я жадно поглощала взглядом дороги и дома, словно могла каким-то образом получить подтверждение, что с ним все хорошо.

— Аэропорт. Аэропорт в Сендае затопило. Люди спасаются на крыше.

Здание аэропорта словно стояло посреди залива. По экрану в бурой воде плыли грузовые автомобили и мелкие самолеты.

Я встряхнулась, в голове стало необычайно ясно.

— Сколько времени прошло от землетрясения, до того как затопило аэропорт?

— Больше часа. Час двадцать.

Я быстро прикидывала расстояние в уме.

— Он должен был успеть, в половину третьего он написал, что уже в пути, у него было полтора часа, чтобы добраться.

Такеши молча смотрел на меня. Я знаю, что он мог сказать. Что дорога могла быть повреждена, что транспортный поток мог быть слишком большим, что с машиной могло случиться что угодно. Я набирала его номер снова и снова, словно от этого мой телефон мог вернуться к жизни, его скайп на экране моего компьютера оставался неактивным.

Нет ответа.

Я просто сидела перед экраном телевизора и набирала его номер. Ты говорил, что такое бывает только в кинофильмах, как же ты ошибался! Ты обещал, что никто кроме нас самих не помешает нам быть вместе, как ты мог не учесть в своих расчетах грязную десятиметровую волну?

Нет связи, нет ответа.

О чем люди думают в такие моменты? Когда вся твоя жизнь кончается, ломается, сворачивается в ленту Мебиуса, а ты можешь только сидеть и смотреть в мерцающий экран?

Я думала о том, как буду жить без него. Словно поворачивая нож в открытой ране, я представляла, как буду долго-долго ждать, пока его найдут и опознают. Как буду плакать, и пить, пить и плакать, как улечу в Россию и сожру свой загранпаспорт, закусывая мерзко-соленой арахисовой пастой.

Нет связи, нет ответа. Как буду смотреть в потолок, как обрею наголо голову, как уйду в монастырь, попаду в психушку, стану лесбиянкой, перережу вены, усыновлю негритенка. Я думала, как буду ездить на смотровую площадку и кричать в море его имя, умоляя, чтобы море вернуло мне мое счастье. Я думала об этом, пока у меня не закружилась голова. Я легла на пол, и Такеши принес мне одеяло. Он лег рядом со мной, и я взяла его за руку. Мы лежали на полу, молча следя за происходящим на экране, крепко держа друг друга за руку, словно цунами могло достать и до нас тоже.

Нет связи, нет ответа.

В глубине души я понимала, что так все и должно было произойти. Я была слишком счастлива, человек не может быть, не должен быть таким счастливым. Я же с детства знала, нельзя смеяться слишком громко, любить слишком сильно и носить красные туфли в будний день. Если ты слишком счастлив, кто-нибудь обязательно придет и препарирует твое счастье на лабораторном стекле. А потом выбросит в биоотходы.

Нет ответа.

Рука Такеши держала меня как якорь, все мое тело онемело, и я чувствовала только те пальцы, что касались его кожи. Мне хотелось умереть, но я не могла умереть, я должна была снова и снова набирать его номер.

Диктор переключился на новости о пострадавшей в результате цунами АЭС и опасности радиационного заражения. Снова позвонили родители, и я вяло повторила, что у меня все хорошо. Мама разрыдалась, услышав мой голос. Я попыталась объяснить, что жду звонка от Хиро, но она только плакала. Папа на заднем фоне с возмущением доказывал, что Токио ничего не грозит, и она разводит панику. Я хотела тоже заплакать, но не могла, в моем теле не осталось энергии на слезы.

Людей должны были эвакуировать с крыши аэропорта. Крыша была неровной, и туда не мог сесть вертолет.

Такеши порылся в кладовой и нашел фонарик и аптечку. Сбегал вниз и купил пятилитровую бутылку питьевой воды. Мы больше не говорили о цунами, я выключила звук у телевизора и смотрела его в тишине. Есть не хотелось. Иногда мне казалось, что я снова ощущаю толчки, но я не могла поручиться, что это не плод моего воображения. Если бы я могла обмотать себя пластырем с ног до головы я бы сделала это, возможно тогда болело бы меньше.