Стань умнее. Развитие мозга на практике - Дэн Херли

Конечно, ни Джегги, ни любой другой ученый, занятый исследованиями в сфере когнитивных тренингов, никогда не сказал бы, что кто-то может стать экспертом мирового класса благодаря пятнадцатичасовому тренингу рабочей памяти. Они лишь утверждают, что упражнения позволяют людям быстрее обучаться и, возможно, благодаря этому им потребуется меньше времени, чтобы достичь мастерства в любом конкретном деле. Но если верно то, о чем говорит Эрикссон, – что единственное, что отличает эксперта от неспециалиста, это практика, практика и практика, независимо от мыслительных способностей человека, – то когнитивный тренинг действительно не имеет ни малейшего смысла, так же как интеллект и вообще все на свете. Тогда смысл имеет только одно – те самые пресловутые 10 тысяч часов практики. Конечно, если вы день за днем практикуетесь в исполнении того или иного музыкального произведения, то обучаетесь лучше играть и другую музыку, но, с точки зрения Эрикссона, ни на какие другие ваши способности это никак не повлияет.

Зак Хэмбрик, который получил диплом и защитил докторскую диссертацию под руководством Энгла, в настоящее время адьюнкт-профессор психологии Мичиганского университета. Однажды мы с ним дебатировали на тему возможности развития интеллекта на Висконсинском общественном радио. Именно он был соавтором упомянутой выше статьи Энгла, в которой в пух и прах разносилась идея пользы когнитивных тренингов. Однако этот ученый высказал весьма интересные критические замечания по поводу идей Эрикссона.

«Эрикссон постоянно ратует за то, что все дело исключительно в практике, – сказал мне Хэмбрик. – И вот что я по этому поводу думаю. Если поговорить с виртуозами-музыкантами, гроссмейстерами, победителями конкурсов на эрудицию и лучшими пианистами, они скажут, что уделяют практике совершенно разное количество времени. Эрикссон в собственных отчетах игнорирует этот факт по причинам, которые мне не вполне понятны. Например, среди достигших больших успехов шахматистов количество времени, уделяемого практике игры, варьируется от 2 тысяч до 20 тысяч часов. Нечто подобное мы видим в отчетах самого Эрикссона. Он провел исследование на базе любителей игр эрудитов. Понятно, что эксперты в этом деле, как правило, практиковались в среднем больше, чем новички. Но и среди экспертов наблюдалась весьма большая разница. Далеко не все из них имели за плечами по 10 тысяч часов практики. Индивидуальные различия были поистине огромны. Время практики отличалось в разы».

Тут я упомянул о Стиве Винвуде, чудо-гитаристе, которого приняли в британскую бит-группу Spencer Davis Group в начале 1960-х годов, когда ему было 14, в 16 он записывался с Эриком Клэптоном, а группы Traffic и Blind Faith создал, когда ему не стукнуло и 21. Пример Винвуда всегда был занозой в моей заднице, ведь я в юности практиковался в игре на гитаре с поистине религиозным фанатизмом, но так и не продвинулся дальше сумасшедшей панк-группы Mutations, которую мы сколотили в колледже. К моему удивлению, Хэмбрик знал о Винвуде все.

«Стив в юном возрасте стал не только виртуозным гитаристом, – сказал ученый. – Он отлично играл на многих инструментах. В своих сольных альбомах он один играет все партии».

Тут Хэмбрик сильно оживился.

«Позвольте мне зачитать вам статью, которую сейчас пишу, – сказал он. – Опрос выборки шахматистов – все это были отличные игроки с национальным рейтингом не ниже 2200 – показал, что время целенаправленной практики, потребовавшейся для достижения этого уровня, варьировалось от менее тысячи часов до 24 тысяч. Но еще важнее то, что, если сравнивать группу гроссмейстеров с группой начинающих игроков или шахматистов среднего уровня, оказывается, что некоторые гроссмейстеры практикуются меньше, чем среднестатистический средний игрок. Вывод один: разброс тут поистине огромен». Статья, которую писал тогда Хэмбрик, в мае 2013 года была опубликована в онлайновом журнале Intelligence. Заканчивалась она выводом, что как среди шахматистов, так и среди музыкантов на целенаправленную практику приходится лишь около трети профессиональных достижений{169}.

«В книге “Гении и аутсайдеры” Гладуэлл пишет: “Исследования показывают, что если музыкант одарен достаточно, чтобы поступить в одну из лучших музыкальных школ, единственное, что отличает одного исполнителя от другого, это то, насколько упорно и много он трудится”. Однако все немного не так, – сказал мне Хэмбрик. – Людям, чтобы добиться желаемых результатов, требуется совершенно разное время. Я убежден, что правило 10 тысяч часов – всего лишь миф. “Исследователи пришли к согласию, что 10 тысяч часов является своего рода магическим числом истинного мастерства”. Но это лишь среднее число, от которого встречаются очень большие отклонения. Вот действительно чрезвычайно важный момент. Как люди становятся великими в своей области деятельности? Конечно, практика важна, но не одна она».

Как мне рассказал Энгл, Хэмбрик специально проверял влияние практики на успехи игроков в покер. В 2012 году он был соавтором исследования, в котором участвовало 155 игроков в техасский холдем с самым разным опытом{170}. Ученые обнаружили, что опыт значит довольно много – точнее говоря, он в 57 процентах случаев определял способность людей оценивать выигрышные комбинации и в 38 процентах – вспоминать, какие карты уже были в игре. Тем не менее исследователи сделали вывод: «Объем рабочей памяти серьезно влияет на способность прогнозирования, но никаких доказательств непосредственной связи между мастерством игры в покер и размером рабочей памяти не выявлено. Иными словами, объем рабочей памяти является важным предиктором эффективности при любом уровне опытности игры в покер, то есть знания в предметной области не всегда позволяют игнорировать объем рабочей памяти при решении задач из соответствующей области знаний». Как обнаружили исследователи, рабочей памятью определялись 19 процентов способности человека оценивать выигрышные комбинации и около 32 процентов способности запоминать уже вышедшие из игры карты.

Но как бы мне ни нравилось говорить с Хэмбриком о рок-гитаристах и игроках в покер и как бы сильно я ни уважал его и Энгла, мне по-прежнему было непонятно, почему они заняли такую позицию и наотрез отказываются признать факт появления все большего числа доказательств, подтверждающих, что рабочую память и подвижный интеллект можно развить путем целенаправленных тренингов. Впрочем, я не сдавался.

«Я просто не уверен, что тренинги рабочей памяти приносят генерализированную пользу, что их эффект распространяется на другие виды деятельности», – пояснил мне Хамбрик.

«Но если человек, тренируя мозг, начинает лучше решать задачи, требующие использования рабочей памяти, – спросил я, – значит, его рабочая память действительно улучшается, так? И разве это не важно?»

«Такое возможно, – признался мой собеседник. – Допустим, вы раз за разом практикуетесь в решении конкретной задачи с привлечением рабочей памяти и добиваетесь действительно больших высот. И тут встает вопрос: а означает ли это, что вы будете лучше решать какие-либо другие задачи? Вот действительно неоднозначный, спорный момент. Очевидно, что если рабочая память является важной составляющей подвижного интеллекта и если она в значительной мере определяет его эффективность, то раз тест показывает, что ваша рабочая память улучшилась, значит, улучшился и ваш подвижный интеллект. Но возможно и то, что сама идея, будто рабочая память связана с подвижным интеллектом, в корне неверна. И это довольно сильно меня огорчает, ибо мы потратили массу времени, стараясь доказать, что рабочая память и подвижный интеллект взаимосвязаны друг с другом, и утверждали, что причинно-следственная стрелка направлена от рабочей памяти к подвижному интеллекту. Но знаете что? Вполне возможно, мы ошибались».