Полуденный бес - Павел Басинский

– Да что там было-то?

– Коллекция картин. Левитан, Поленов, Саврасов, Петров-Водкин…

– Подлинники?

– Такие, что позавидовала бы Третьяковка.

– Повезло с тетушкой!

– Слушай дальше… Наши ребята, само собой, картины до конца следствия не возвращают. Интересуются их историей, а заодно биографией физкультурника. Выясняется, что тетушка, по словам соседей, аристократическим образом жизни не отличалась. Пила беспробудно, клянчила у соседей взаймы. Однако после смерти в ее квартире обнаружили целую картинную галерею, а в тумбочке лежало грамотно составленное и заверенное нотариусом завещание на имя любимого племянника.

– Откуда дровишки?!

– Ни за одной картиной нет криминала. Всё покупала у частных антикваров. Брала не скупясь. Как только что-нибудь из русской живописи начала века всплывало в Москве, тетушка была тут как тут. Заметь, не всегда трезвая. И все, кто имели с ней дело, в один голос утверждали, что в искусстве она была ни ухом ни рылом. Работала явно по чьей-то наводке.

– Гнеушева?

– Возможно. Но это не самое интересное. Антикварный мир тесен. Каждый серьезный коллекционер известен. А Гнеушев – нет. И вот когда наши ребята обратились в Комитет государственной безопасности с вопросом, не заинтересует ли их такой таинственный антиквар, они получили по рукам со страшной силой. Гнеушеву всё быстро вернули и еще извинялись перед ним за вторжение в его безупречную личную жизнь. Он принял извинения достойно, с некоторой, я бы сказал, аристократической снисходительностью.

– Это он умеет!

– Вот и всё…

– Спасибо, Резо! Как я и думал…

– Он думал! – перебил Гонгадзе с горечью. – Он, оказывается, думал! Почему мне ничего не сказал?!

– Прости! Понимаешь, Палисадов…

– Палисадов?! – крикнул подполковник так громко, что на них обратила внимание проходившая мимо влюбленная парочка. – И ты молчал, Максим? Только не говори мне, что не знаешь об уже решенном назначении Палисадова в Генпрокуратуру. Его тесть Кнорре скачет от радости, предвкушая воссоединение с любимой дочерью!

– Но я действительно этого не знал!

– Все равно ты должен был мне сказать! Ах, Максим! Не успел я разобраться с твоим Гнеушевым, как меня вызывает на ковер мой генерал и делает мне такой втык! Он возил меня мордой по ковру, как нагадившего щенка. Он припомнил все мои должностные грешки. Под конец генерал намекнул, что если я еще раз поинтересуюсь Гнеушевым, то полечу с должности. А пока закатил строгача за… формулировка подбирается.

– А твой генерал не спрашивал, какого рожна тебе понадобилась информация на Гнеушева?

– Нет, – с удивлением сообразил подполковник. – В самом деле – это странно! Но шеф был в такой ярости, что я не обратил на это внимания. А если завтра спросит? Что мне говорить?

– Ври ему всю правду о нашем разговоре. Мне, Резо, терять нечего! Но почему-то я думаю, что генерал ни о чем тебя не спросит.

– Ну и черт с тобой! – взорвался Резо. – Скажи хоть, во что вляпался?

– В страшное дерьмо, – вздохнул Соколов.

– Со мной не поделишься? – шутливо спросил Гонгадзе.

– Не поделюсь, – серьезно отвечал Соколов. – Это мое дело.

– Послушай совета старого грузина, Максим! Брось это дело! Дочку товарища ты не вернешь. А тебя самого свернут в бараний рог. Я их знаю, Максим. Отступись!

– Не могу…

Гонгадзе обдал Соколова крепчайшим коньячным перегаром.

– Правильно о русских мужиках говорят, что вы еще не вышли из первобытно-общинного строя.

– А на Кавказе не мстят за надругательство над памятью друга?

Гонгадзе резко встал и, не прощаясь, нетвердой походкой пошел в сторону Гагаринского переулка. Соколов смотрел на его спину в светлом плаще и думал, что ему почему-то совсем его не жаль. Видимо, Резо спивается и с места своего полетит. В последнее время капитан очерствел душой. И только образ Лизаветы всплывал в памяти все чаще, неотступно и сдавливал сердце холодной рукой.

Как-то ему приснился мертвый Василий Половинкин.

Вернее, во сне он был не только живой, а молодой совсем. В том нежном возрасте, когда они с Максимом за девками уже бегали, но по-серьезному еще не получалось. Молодой-то молодой, но уже без ноги, с обрубком, из которого торчит грубый деревянный протез. Стоит, опираясь на кривой костыль, и протезом ковыряется в сухой навозной куче. Сосредоточенно так ковыряется… А Максим (уже взрослый, в капитанской форме) в толк взять не может: что ему в навозной куче понадобилось?

– Ты что там потерял, Вася?

– Я, дядя Максим, ногу свою потерял, – отвечает.

– Какой я тебе, к чертям, «дядя»! Мы с тобой ровесники!

– Это все равно. Мне без ноги нельзя.

– Нет здесь твоей ноги, Вася. Твоя нога в немецкой земле осталась.

Заплакал Василий и обернулся. Смотрит Соколов: а это не Василий вовсе, а Гена Воробьев. И еще видит: из навозной кучи и впрямь человечья нога торчит. Босая, с пальцами почерневшими, и легонько ими шевелит. Заметил ногу и Воробьев, обрадовался. Схватил ее, скинул с ремней протез и давай мертвую ногу к обрубку прилаживать.

– Стой, Гена! – смеется Соколов. – Это не твоя нога, а Половинкина!

– Как не так, – возражает Воробьев. – Мне ее сам Василий Васильевич подарил. Но я ее потерял, когда за конями убирал.

– Нет, Генка! – продолжает смеяться Максим. – И нога не твоя, и навоз ты не мог за конями убирать. Ты тракторист, а не конюх.

– Как не так. Я – конюх.

Стоят они так и препираются. Глядь – а нога куда-то пропала!

– Стой! Стой! – кричат оба. А нога, подпрыгивая, вниз по взгорочку к речке от них удирает и пальчиками черными шевелит. Доскакала до речки и – бултых! Только круги по воде.

Рассказал Соколов этот сон Прасковье. Жена всполошилась, побежала к гадалке. Вернулась озадаченная. Гадалка объяснила значение сна так: что найдешь, то потеряешь, потом снова найдешь, а только будет это не твое, а чужое. Вот и понимай как хочешь.

– Держи, Максим!

Соколов поднял голову и увидел Гонгадзе. Его приятеля шатало, но вид у него был боевой. Он протягивал Соколову тонкую папку:

– Держи…

– Что это?

– То, что успели собрать на твоего клиента. За эту папочку, Максим, в уголовном мире дали бы очень неплохие деньги. Потому что с ее помощью из Гнеушева можно вытянуть еще более хорошие деньги. С этими документами ты над ним царь и бог. Но ты же не воспользуешься ею в незаконных целях, товарищ?

– Спасибо, Резо! Извини, я плохо о тебе подумал…

– Я это почувствовал. Потому и вернулся… Удачи тебе, Максим!

Дверь в квартиру Гнеушева была приоткрыта. В голове Соколова мелькнуло неприятное подозрение: а что если физкультурник уже мертв? Капитан заходит, обнаруживает мертвое тело. Его дальнейшие действия? По закону он должен позвонить в милицию. В интересном же положении он окажется! Какого черта его принесло в квартиру человека, с которым он один раз встречался в Малютове?