Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

Сказано было и следующее:

«В Малой России ко удовольствию тамошнего народа постановить гетмана и прочую генеральную старшину».

Уничтожалась Малороссийская коллегия, созданная Петром I..

Намечалась политика, идущая вразрез с прежней, петровской.

Менялось отношение к православной церкви Петра I, напомним, интересовало все что угодно, кроме Православия: он делал реверансы лютеранству, всячески покровительствовал иностранцам, придерживающимся «Аугсбургского исповедания», посещал католические храмы, присутствовал на католических мессах и находился в дружеских отношениях с апостольским нунцием в России иезуитом о. Миланом.

Было о чем подумать дюку де Лириа.

Впрочем, оставим испанского посланника в Вене и перенесемся на берега Невы.

Усердный барон Остераман оказывал всевозможные услуги Меншикову. Тот верил в его преданность, поручил ему воспитание императора и избрал его в делах государственных ближайшим помощником.

Наставник и обер-гофмейстер императора Петра II, а также неусыпный страж собственного благополучия барон Остерман вел тонкую игру. Он сумел вернуть ко двору любимца государя князя Ивана Долгорукого, в надежде сделать его своим орудием в тайной войне с Меншиковым. С фаворитом обретали при дворе прежнее значение и его родственники. Долгоруких Меншиков не опасался. Самолюбие его было удовлетворено. Князья писали к нему униженные письма и за то он даровал им возможность пребывать при дворе. Рассчитывал, милостью своею добьется их признательности, преклонения, но просчитался. Такого оскорбления никогда не мог простить «выскочке пирожнику» надменный президент Главного магистрата князь Алексей Григорьевич Долгорукий.

На это и рассчитывал барон Остерман.

На стороне Остермана были и две близкие государю женщины: великая княжна Наталья, не выносившая Меншикова и поклявшаяся, что ноги ее не будет в его доме, и тетка Петра II, красавица Елизавета. Обе старались подействовать на самолюбие императора, указывая, что Меншиков не оказывает ему должной почтительности.

Князь Иван Долгорукий, явившись вновь при дворе, все более затенял своим значением будущего императорского тестя. Он, казалось, совершенно овладевал сердцем и умом Петра II. Императора забавляли разные выдумки его любимца. То бал, то охота, то parti de plaisiz за городом, с иллюминацией, бенгальскими огнями и фейерверком.

Общество тетки Елизаветы и кокетливой сестры князя Ивана Екатерины, а также интерес к нему придворных дам и фрейлин, конечно же, сказывались на настроении двенадцатилетнего Петра II. Княжна Мария Меншикова, гораздо старше его и некрасивая лицом, мало-помалу теряла его расположение.

Не одними забавами привязал к себе императора Иван Долгорукий. Он напоминал Петру II о необходимости продолжать занятия науками и внушал ему милосердие и сострадание.

Рассказывали, что однажды, стоя за креслом государя и видя, как ему поднесли к подписанию смертный приговор, князь Иван укусил Петра II за ухо. А на вопрос «что это значит?» — отвечал «Прежде чем подписывать бумагу, надо вспомнить, каково будет несчастному, когда ему станут рубить голову!»

Меншиков считал привязанность императора к князю Долгорукому простым увлечением. Князь Иван, охочий до праздных забав и увлечений, не казался ему способным к политическим интригам.

Иначе оценивал обстоятельства Остерман. Он давно тяготился унизительным для него покровительством Меншикова. Скрытно, но верно шел барон к цели тайных своих желаний: к независимости и первенству в Верховном Тайном Совете. Исподволь, втайне сколачивал партию близких и преданных ему людей. Сблизился со всеми иностранцами, состоявшими в русской службе и занимающими почетные должности. Держал переписку с герцогиней Анной Иоанновной и Бироном. Расположил к себе великую княгиню Наталью Алексеевну, цесаревну Елизавету Петровну, членов царской семьи. К нему склонялись, правда, неискренне и князья Долгорукие.

Каждый из них имел свои особенные частные причины зложелательствовать Меншикову и стремиться к его низложению.

Цесаревна Елизавета Петровна не могла простить князю удаления из России ее сестры — герцогини Голштинской.

Великая княжна Наталья Алексеевна явно была осведомлена о намерении Меншикова выда;гь ее замуж за его сына и оттого люто ненавидела их обоих.

Дочери царя Иоанна Екатерина и Прасковья видели в Меншикове совместника своей сестре Анне Иоанновне, оспаривавшего у нее права на Курляндию.

Князь Иван Долгорукий казался Остерману лучшим орудием для свершения своих замыслов. Решено было посредством фаворита внушить императору мысль, как страшен для него Меншиков и как важно императору отдалить светлейшего князя от его величества. Долгорукий умел с юношеской откровенностью передать государю опасения вельмож и ловко представить их не в виде наветов и клеветы на Меншикова, но в виде верноподданнического усердия их и заботливости о безопасности обожаемого ими государя.

Светлейший князь, считая себя в безопасности, менее соблюдал осторожность. Он забывал о простой истине: чем меньше остается врагов, тем сильнее увеличивается их злоба и деятельность.

Высокомерием, непочтением к самим членам императорской фамилии, князь сам помогал своим недругам, сам оправдывал наветы, внушаемые ими императору.

Он более и более раздражал самовластием и безрассудной дерзостью государя. Тому нужен был случай, чтобы выразить свое негодование, и он представился.

Цех петербургских каменщиков поднес императору в дар 9000 червонцев. Поблагодарив иноверцев, Петр II отправил деньги в подарок сестре. Меншиков, встретив посланного государем человека и узнав о причине посольства, отобрал деньги и унес их к себе.

— Император, — сказал он, — по молодости своей, не может сделать надлежащего употребления деньгам. При первом удобном случае я скажу ему, на что пригодна будет эта сумма.

Петр II, свидевшись с сестрой и узнав, что она не получила подарок, распорядился узнать, в чем дело. Ему объявили о решении князя.

Император, прейдя в гнев, потребовал Меншикова к себе.

— Как ты осмелился запретить посланному мною исполнить мое повеление? — грозно спросил он у князя.

Меншиков, пораженный переменою в обращении к себе будущего зятя, его необычным грозным тоном, отвечал:

— Ваше величество, казна истощена. Государство нуждается в деньгах, и потому я, по долгу верноподданного, хотел представить вам о полезнейшем употреблении этой суммы. Впрочем, — прибавил он, — ежели ваше величество приказать изволите, то я внесу не только эти девять тысяч червонных, но готов пожертвовать из моего собственного достояния миллион рублей.

Разгневанный этим неуместным великодушием еще более, император, топнув ногою, сказал:

— Я тебя научу помнить, что я император и что ты должен мне повиноваться, — и, немедленно отвернувшись от него, вышел из залы.