Белая рабыня - Михаил Попов

Майкельсон поклонился еще ниже.

— Троглио, принеси вексельную бумагу.

Гость же достал из кармана своего камзола сложенный вдвое лист.

— Зачем терять время?

— Вы ехали сюда, будучи уверенным, что я приму ваше предложение?

— Я ехал сюда, будучи уверен в том, что вы умный человек, мисс.

— А если никакого письма в прокуратуре нет и вы меня надули? — спросила Лавиния, беря в руки перо. — Или вы, допустим, взяв сейчас это обязательство, исчезнете и я не получу вообще никаких денег?

— Неужели вы думаете, что я посмел бы шутить с Лавинией Биверсток, — сказал он очень серьезным голосом, и красавице это понравилось.

Майкельсон не обманул, и, приняв на борт ящики с деньгами, «Агасфер» отплыл.

Капитан Фокс и Троглио зашли к своей хозяйке, чтобы узнать, куда прокладывать курс.

— На Санта-Каталану.

— Что?! — воскликнули оба. — Может быть, лучше прямо в ад? — добавил капитан.

— Судя по последним событиям, выиграть мы можем, только находясь у самого жерла вулкана. Но никто ведь не заставляет нас прыгать туда.

Удовлетворившись этим несколько аллегорическим ответом, капитан и управляющий отправились выполнять каждый свои обязанности.

Через две недели плавания, прошедшего без заметных происшествий и неприятностей (если не считать, что двигаться приходилось большей частью в бейдевинде), флотилия из четырех кораблей и пяти транспортных шлюпов появилась в виду берегов Санта-Каталаны. Эскадра, призванная охранять эти берега, состояла из двух галеонов и нескольких судов помельче. Дон Мануэль решил даже не пробовать сопротивляться корсарской эскадре в открытом море. Он велел снять пушки с обоих галеонов и укрепить ими батареи внешнего форта, а сами суда затопить у входа в бухту.

Завидев лес торчащих из воды мачт, сэр Фаренгейт помрачнел: втайне он надеялся на неопытность своего юного противника — теперь с этими надеждами приходилось прощаться. И даже признать, что с моря город Санта-Каталана полностью неприступен.

По своей форме остров напоминал тень, отбрасываемую графином. Причем испанская крепость находилась в том месте, где должна быть пробка, и чтобы взять ее, надобно было атаковать, продвигаясь по «горлышку» — лесистому перешейку шириною менее мили. Мрачно покуривая, капитан Фаренгейт отдал приказ о высадке. Пришлось повозиться с поисками удобной для этого бухты. Разумеется, никаких лоцманов найти не удалось, и поэтому один из шлюпов сел на камни посреди тихого, очень уютного на вид заливчика.

Тем не менее к концу дня на берегу было больше тысячи человек и около шестидесяти пушек. Высадку приходилось производить с соблюдением всех мер предосторожности. Испанцы, хорошо знающие эти места, вполне могли организовать вылазку. По расчетам капитана Фаренгейта, у них в крепости находилось тоже никак не меньше тысячи человек, если учесть экипажи затопленных галеонов.

Ночь была тревожной. Место высадки пришлось оцепить полусотней костров; до полутора сотен человек непрерывно бодрствовали с мушкетами и пистолетами на изготовку. Но испанцы и ночью не попытались что-либо предпринять. Драка в ночных джунглях, видимо, не относилась к числу любимых ими развлечений.

В течение следующего дня корсарская армия, продравшись сквозь заросли, вышла к стенам города на достаточно ровный и голый участок «горлышка».

Стены крепости были сложены из местного, чрезвычайно прочного гранита. Стоило первым корсарским треуголкам показаться из сельвы, как высокий каменный борт окутался клубами порохового дыма, а через секунду прилетела волна грохота. В этом залпе не было никакого смысла — ядра не преодолели и половины расстояния до врага.

— Они приказывают нам лечь в дрейф, Натаниэль, — сказал Хантер.

— Придется выполнить их команду, — ответил капитан.

Целый день строились батареи для установки пушек.

— Да, крепкий орешек, — косились корсары в сторону гранитных вершин.

— Капитан что-нибудь придумает, — подбадривали себя и остальных оптимисты, долбя кирками краснозем.

И они были правы — в том смысле, что надо было что-то придумывать. Обычным порядком эту твердыню было не взять. Для «правильной» осады, широко принятой в это время в европейских войнах, не было ни времени, ни средств. Корсарские батареи были установлены скорее для очистки совести, чем для результативной работы; после того, как они дали два залпа, капитан Фаренгейт приказал прекратить стрельбу, чтобы не деморализовать войска: столь ничтожны были достигнутые их огнем результаты.

Все, что понимал капитан Фаренгейт и его офицеры, прекрасно понимал и дон Мануэль со своими подчиненными. Увидев, что пиратский кошмар не так страшен, как им рисовалось, они воспрянули духом. Бодрость и уверенность в себе у них быстро стали переходить в самоуверенность и шапкозакидательские настроения. Этому очень способствовала артиллерийская дуэль, в которую ввязался Реомюр на своей «Бретани» с батареями внешнего форта. Общеизвестно, что корсарские канониры на голову превосходят всех прочих, а испанских — так и на две головы. Горячий француз решил еще раз это доказать, и когда по нему, совершавшему патрульную девиацию вокруг островной крепости, дали залп две батареи внешнего форта, он повернул в направлении врага и ввязался в драку, В течение получаса ему благодаря искусству канониров и рулевого удавалось осыпать ядрами каменного соперника, оставаясь практически неуязвимым. Но так не могло продолжаться бесконечно. Испанское ядро попало в фок-мачту, и она с диким треском переломилась. Вторым ядром был расколот бушприт, а осколками сильно поврежден румпель. Пришлось срочно уносить ноги.

Через два часа смущенный Реомюр предстал перед командующим. Тот выслушал его объяснения, сводившиеся к тому, что нет никаких сил больше ждать, и сказал, обращаясь не только к проштрафившемуся, но и ко всем остальным офицерам:

— Если нечто подобное повторится — расстреляю!

Реомюр был снят с командования кораблем и возглавил полуроту мушкетеров на передовой батарее, своего рода штрафную часть — по крайней мере шансов погибнуть там было больше, чем в любом другом месте острова.

Так вот, благодаря этой артиллерийской победе испанцы пришли к выводу, что хваленые корсары вполне могут быть биты. Россказни об их неодолимости являются именно россказнями. Плюс к этому в крепости скопилось довольно много народу, в том числе тех, у кого на острове остались незащищенные плантации, усадьбы и кожевенные фабрички. Они приходили в ярость при одной мысли, что там теперь хозяйничают «грязные английские свиньи». Все они, увидев, что за свою жизнь бояться уже не надо, стали искать пути для спасения имущества. Силы пиратов невелики, доблесть отнюдь не легендарна — отчего же не ударить по ним, пока они не все сожрали и сожгли?

Дон Мануэль сопротивлялся этим настроениям сколько мог. Не будучи бывалым военным, он обладал природным чутьем, которое подсказывало ему, что в борьбе с корсарами у него есть только одно настоящее оружие — время. Он попытался убедить в этом своих подчиненных и граждан города. Он говорил, что им на помощь наверняка идет уже эскадра из метрополии, что с нею вместе они окружат шайку морских разбойников и уничтожат без большого риска для себя. Но постепенно всеобщее настроение взяло верх. Все же у молодого алькальда не было такого авторитета среди гарнизонных вояк, как у капитана Фаренгейта — среди корсаров.