Судьба Темного Меча - Трейси Хикмэн

— Простите меня, отец, если я помешал вашим молитвам... — начал молодой человек холодным и отстраненным тоном, каким он обычно разговаривал с Сарьоном. Потом Джорам внезапно замолчал и мрачно уставился на дверь, с непроницаемым выражением на лице.

— Ты не помешал мне, — ответил Сарьон и поднялся на ноги, опираясь рукой об украшенную резьбой деревянную скамейку. — Признаться, я даже рад, что ты пришел сюда. Мне очень нужно с тобой поговорить.

— Сказать по правде, ка... — Джорам сглотнул и посмотрел каталисту в лицо. — Сарьон, — сказал он, запнувшись, — я пришел сюда, чтобы... чтобы поблагодарить вас.

От неожиданности Сарьон присел на бархатные подушки резной скамьи.

Заметив потрясенное выражение на лице каталиста, Джорам печально улыбнулся. Его губы искривились в улыбке, темные глаза блеснули.

— Я был неблагодарным ублюдком, разве не правда? — сказал он, и это было утверждение, а не вопрос. — Принц Гаральд говорил мне это, но я не поверил. И так было до вчерашней ночи... Этой ночью я почти не спал, — добавил юноша, и на его загорелом лице медленно проступил румянец. — Вы, наверное, и сами догадались.

— Этой ночью, — Джорам говорил мягко, почти благоговейно, как юный новообращенный возносит молитвы Олмину, — я изменился, ката... Сарьон. Я подумал обо всем, что говорил мне Гаральд, и внезапно оказалось, что в этом есть смысл! Я понял, каким я был, и возненавидел себя! — Он заговорил быстро, не задумываясь, открывая перед каталистом душу. — Я понял, что вы сделали для нас всех вчера, как ваш быстрый ум спас нас. Вы спасали нас... спасали меня... уже много раз, и я никогда...

— Тише, — прошептал Сарьон, с опаской взглянув на приоткрытую дверь часовни.

Проследив за его взглядом, Джорам понял, в чем дело, и понизил голос.

— Я никогда не говорил вам ни слова благодарности. За это... и за все, что вы для меня сделали.

Рука юноши потянулась к рукояти Темного Меча, который висел в ножнах у него за спиной, спрятанный под одеждой.

— Олмин знает, почему вы это делали, — с горечью добавил Джорам. Он присел на скамейку рядом с Сарьоном и посмотрел в витражное окно. В его темных глазах отразились прекрасные цвета стекла. — Я говорил себе, что вы — такой же, как и я, только вы этого не признавали, — негромким голосом продолжал Джорам. — Мне нравилось думать, что вы только используете меня для каких-то своих целей. Я обо всех так думал и считал, что большинство людей слишком лицемерны, чтобы признать правду. Но теперь все изменилось! — Разноцветный отблеск сверкнул в черных глазах Джорама, напомнив каталисту радугу на темном грозовом небе. — Теперь я знаю, что значит заботиться о ком-то, — сказал юноша, подняв руку, чтобы Сарьон не прервал его, — и понимаю, что вы делали что-то даже против своего желания, потому что заботились о других, а не потому, что боялись за себя. О нет, не только из-за меня! — Джорам коротко, горько рассмеялся. — Я не настолько глуп, чтобы так думать. Я знаю, как я с вами обходился. Вы помогли мне сотворить меч и помогли мне убить Блалоха ради Андона и других людей из деревни.

— Джорам... — взволнованно начал Сарьон, но не смог продолжать. Прежде чем каталист успел остановить его, молодой человек встал со скамейки и опустился на колени у ног священника. Темные глаза юноши больше не отражали света из окна, но все равно горели своим внутренним огнем, напомнив Сарьону угли в горне, которые разгораются все ярче и ярче от вздохов кузнечных мехов, дающих углям жизнь. Жизнь, которая в конце концов превратит их в пепел.

— Отец, — серьезно сказал Джорам. — Мне нужен ваш совет, ваша помощь. Я люблю ее, Сарьон! Всю ночь я не мог заснуть — я не хотел спать, потому что тогда бы ее образ исчез из моего сердца, а этого я бы не вынес. Даже ради того, что я мог бы увидеть ее во сне. Я люблю ее и... — Голос молодого человека чуть изменился, стал глубоким и страстным. — И я хочу обладать ею, отец.

— Джорам! — У Сарьона до боли сжалось сердце. Ему хотелось сказать так много, но сквозь эту невыносимую боль пробились только эти слова: — Джорам, ты — Мертвый!

— Проклятье! — гневно воскликнул юноша.

Сарьон снова опасливо глянул на дверь. Джорам вскочил, быстро подошел к двери и захлопнул ее. Обернувшись, он указал на каталиста.

— Никогда больше не говорите мне этого! Я знаю, что я такое! До сих пор я обманывал людей. Я могу обманывать их и дальше! — Юноша порывисто взмахнул рукой, показав наверх. — Спросите хоть у Мосии! Он знает меня всю жизнь! Спросите у него, и он скажет, он поклянется слезами своей матери, что во мне есть магия!

— Но ее в тебе нет, Джорам, — тихо, но твердо сказал Сарьон, хотя ему очень не хотелось этого говорить. — Ты — Мертвый, полностью Мертвый! — Каталист провел ладонью по резному подлокотнику скамьи. — В этом дереве больше магии, чем в тебе, Джорам! Я чувствую эту магию! Я чувствую, как пульсирует магия, которая живет во всем, что есть в этом мире. А в тебе я не чувствую ничего! Ничего! Неужели ты не понимаешь?

— А я говорю, что это не имеет никакого значения! — Темные глаза юноши пылали. Наклонившись над скамейкой, Джорам схватил Сарьона за руку. — Посмотрите на меня! Когда я заявлю о своих правах, когда я стану дворянином, это не будет иметь никакого значения! Никому не будет до этого дела! Все будут видеть только мои титул и мое богатство.

— А как же она? — печально спросил Сарьон. — Что будет видеть она? Мертвого мужчину, который даст ей Мертвых детей?

Пламя, бушевавшее в глазах Джорама, обжигало душу каталиста.

Молодой человек так крепко сжимал его руку, что Сарьон поморщился от боли, но ничего не сказал. Он не смог бы ничего сказать, даже если бы захотел, — его сердце было переполнено. Сарьон сидел тихо и неподвижно и с искренним сочувствием смотрел на Джорама.

И постепенно огонь, полыхавший в темных глазах, угас. Свет вспыхнул в последний раз и исчез, кровь отхлынула от лица юноши. Джорам смертельно побледнел, губы стали серыми, словно пепел. К нему вернулись прежние холодность и мрачность. Джорам выпустил руку каталиста и выпрямился. Его лицо снова стало жестким и суровым, каменно-твердым, решительным.

— Благодарю вас, каталист, — произнес юноша ровным и твердым голосом, таким же твердым, как его лицо.

— Джорам, мне очень жаль, — с болью в сердце сказал Сарьон.

— Нет! — Джорам поднял руку. На мгновение кровь снова прилила к его лицу, дыхание участилось. — Вы сказали мне правду, Сарьон. И мне нужно было ее услышать. Это что-то... о чем я должен подумать и разобраться, — Молодой человек вздохнул и покачал головой. — Это я должен сожалеть. Я сорвался, потерял контроль над собой. Этого не должно больше случиться. Вы поможете мне в этом, отец?

— Джорам, — мягко сказал Сарьон и встал, чтобы посмотреть юноше в лицо. — Если ты действительно хочешь позаботиться об этой девушке, ты немедленно исчезнешь из ее жизни. Единственный дар, который ты можешь ей принести, — это печаль.

Джорам смотрел на Сарьона и молчал. Каталист видел, что его слова глубоко тронули молодого человека и что в сердце Джорама происходит борьба. Может быть, Джорам сказал правду и действительно изменился за эту долгую ночь. А может быть, изменения нарастали постепенно, естественным образом, под влиянием дружеского отношения и терпеливой заботы.