Судьба Темного Меча - Трейси Хикмэн

Лорд Самуэлс видел, как разрумянились щеки его дочери, слышал, как часто и сбивчиво она дышала. Он заметил, что она надела к обеду свое самое лучшее платье и разговаривала со всеми, кроме этого молодого человека, — а это были верные признаки влюбленности. Но само по себе это не очень обеспокоило лорда Самуэлса. В последнее время Гвен влюблялась в молодых людей не реже одного раза в месяц.

Насторожило лорда другое, из-за чего он отослал дочь в ее комнаты сразу же после обеда. Этот молодой человек очень сильно отличался от всех благородных юношей, которые занимали мысли Гвендолин прежде. Все они были такими же игривыми и беззаботными, как и очаровательная Гвендолин. Этот был совсем другим. В нем, несмотря на его молодость, ощущались серьезность и глубина чувств настоящего мужчины. И лорд Самуэлс опасался, что это может очаровать и пленить его дочь, такую юную и уязвимую.

Джорам немедленно распознал своего врага. За обедом оба смерили друг друга ледяными взглядами. Джорам говорил мало, на самом деле все его внимание было сосредоточено на поддержании иллюзии, будто он — Живой. Юноша использовал приемы фокусников, чтобы есть роскошные яства и пить тонкие вина как будто при помощи магии. Это ему вполне удавалось — отчасти благодаря тому, что Мосия, хотя и обладал развитыми магическими способностями, в сущности все-таки оставался простым крестьянином. Чаши, которые должны были плавно и изящно подплывать к губам, расплескивали суп на рубашку Мосии. Вертела с нанизанными на них кусочками мяса едва не протыкали юношу насквозь. Хрустальные шары с вином отскакивали от Мосии, как мячики.

Лилиан и Мажори, которых пригласили остаться на ночь, так потешались над неуклюжим юношей, что половину обеда провели, пряча смеющиеся лица за салфетками. Смущенный и пристыженный, Мосия толком не мог есть и сидел молча, хмурый и красный как рак.

Лорд Самуэлс вышел из-за стола рано и запретил своим гостям — совершенно ледяным тоном — поступить так же, сказав, что они наверняка захотят отдохнуть перед тем, как покинут его дом. Симкин заявил, что император наверняка пожалует лорду Самуэлсу герцогство за доброту, проявленную в отношении «человека, которого сам император высоко ценил за редкий ум и веселый нрав». Хозяина дома эта перспектива совсем не обрадовала. Он весьма холодно пожелал гостям спокойной ночи.

Гости отправились ночевать в помещение для экипажей. Слуги освещали им путь. Этой ночью, пока Сарьон и Мосия обсуждали планы, как выбраться из Мерилона, а Симкин разглагольствовал о возмездии, которое император по его просьбе обрушит на Кан-ханар у Врат, Джорам размышлял о своем враге, тщательно продумывал, как одолеть и окончательно победить лорда Самуэлса.

Следующий, седьмой день недели был праздничным, Олминовым днем, хотя немногие в Мерилоне называли его так. Это был день отдыха и размышлений для немногих и день развлечений и веселья — для всех остальных. Гильдии не работали, как и все лавки и магазинчики. Утренний молебен в Соборе проводился дважды: ранняя месса на рассвете для честолюбивых и вторая, в полдень, которую в шутку называли «мессой пьяниц» — для тех, кому было трудно рано встать после ночных забав.

Семейство лорда Самуэлса, как и следовало ожидать, пробудилось на рассвете. Учитывая торжественность дня, Сиф-ханар сделали рассвет необычайно нежным и воздушным. Все семейство немедля направилось в собор. Лорд Самуэлс холодно и небрежно предложил молодым людям присоединиться. Джораму очень хотелось принять приглашение, но юноша вовремя заметил настороженный взгляд Сарьона и отказался. Мосия тоже отказался, а Симкин заявил, что еще слишком плохо себя чувствует и не способен собраться с силами, чтобы привести себя в пристойный вид. Зевнув, он добавил, что к тому же намерен дождаться ответа от императора. Сарьон мог бы пойти к мессе вместе с семейством Самуэлсов, но сказал, нисколько не солгав, что у него еще не было возможности как подобает известить собратьев по ордену о своем прибытии, и добавил, тоже вполне правдиво, что предпочел бы провести этот день в уединении. Лорд Самуэлс холодно улыбнулся и оставил их завтракать.

Завтрак прошел в молчании. Присутствие слуг мешало разговору. Джорам ел, почти не чувствуя вкуса пищи. Судя по мечтательному взгляду темных глаз, юноша думал о розовых губках и белоснежной коже. Мосия ел жадно — теперь ему не мешали насмешливые взгляды девушек. Симкин отказался от завтрака и вернулся в постель.

Сарьон поел совсем немного и скоро ушел из-за стола. Слуга проводил его в домашнюю часовню, и каталист опустился на колени перед алтарем. Часовня оказалась очень красивой — маленькой, но оформленной весьма изящно. Утреннее солнце проникало внутрь сквозь окна с яркими витражами. Алтарь розового дерева, украшенный резными символами Девяти Таинств, был точной уменьшенной копией алтаря в соборе. Здесь было шесть сидений со спинками — вполне достаточно, чтобы вместить все семейство и слуг. На полу лежали толстые ковры, которые поглощали все звуки — даже пение птиц за окном.

Эта комната располагала к молитве. Но Сарьон думал не об Олмине и не о словах молитв, которые он тихо бормотал, чтобы случайно заглянувшие сюда слуги не заподозрили неладное.

«Как я мог был таким слепцом?! — снова и снова спрашивал себя каталист, стискивая в руках амулет с темным камнем, спрятанный под рясой. — Как принц Гаральд мог быть таким непредусмотрительным? Да, я предвидел опасность, которая нас ожидала. Но то, что казалось мне лишь темной расщелиной, вдруг расширилось и оказалось бездонной пропастью! Я ожидал опасности от большого, но не задумывался о малом! И это малое в конце концов захватило нас в ловушку».

Вчера, например, во время прогулки по волшебному городу чудес Сарьон заметил, что Гвендолин хотела попросить его дать им всем Жизнь, чтобы все могли взлететь на крыльях магии — чего Джорам, конечно же, не мог ни сделать, ни убедительно изобразить. К счастью, девушка промолчала — вероятно, сочла, что они слишком устали после путешествия. Сегодня им тоже очень повезло. Каталистам позволялось посвятить День Олмина молитвам и медитациям, и никто не ожидал, что они будут давать Жизненную силу — разве что в самых крайних случаях.

Поэтому все шли в Собор пешком — что было не совсем обычным способом передвижения для жителей Мерилона, которые ради такого случая надевали специальные туфли — их святотатственно называли «туфлями Олмина». Туфли эти были самых разнообразных фасонов и расцветок, в зависимости от общественного положения и уровня благосостояния владельца: от шелковых тапочек до причудливых хрустальных туфелек, туфель из золота, украшенных драгоценными камнями, или же целиком вырезанных из разноцветных драгоценных камней. Сейчас было модно использовать в качестве обуви разнообразных животных. В городе можно было встретить мужчин и женщин, на ногах у которых шевелились змеи или черепахи. Конечно, ходить в такой обуви было весьма затруднительно, поэтому слугам приходилось носить благородных господ в паланкинах, тоже созданных специально для этого дня.

Лорд Самуэлс и его семья принадлежали всего лишь к верхушке среднего сословия, и потому они обулись в красивые, но довольно простые туфли из тонкого шелка. Обувь была не слишком хорошо подогнана по ноге — этого и не требовалось, — и одна туфелька соскользнула с ноги Гвендолин, прежде чем девушка вышла из дома. Джорам поднял туфельку и с позволения Гвендолин, которая застенчиво взглянула на отца, был удостоен чести снова надеть туфельку на маленькую белую ножку. Джорам сделал это под строгим и пристальным взглядом лорда Самуэлса, и семейство продолжило путь к собору. Но Сарьон заметил, как Джорам посмотрел на Гвендолин, он видел, как на щеках девушки запылал румянец, а грудь под легкой, полупрозрачной тканью платья стала чаще вздыматься и опадать. Эти двое, несомненно, влюбились друг в друга с неотвратимостью и стремительностью двух валунов, катящихся вниз по крутому склону утеса. Сарьон обдумывал это непредвиденное обстоятельство, чувствуя, как тяжелеет бремя, которое он на себя взвалил. И тут на каталиста упала чья-то тень. Сарьон встревожился и быстро поднял голову, но вздохнул с облегчением, увидев, что это Джорам.