Ноздря в ноздрю - Феликс Фрэнсис

И везде я умудрялся перевести разговор на Шуманов. В магазине с расшитыми подушками хозяйка чуть не разрыдалась.

— Такие милые люди. Такие щедрые. Они так много сделали для города. Миссис Шуман постоянно заходит сюда. Купила столько моих подушек. Так грустно, так грустно.

— Это вы о травмах мистера Шумана? — полюбопытствовал я.

— Да, — кивнула она. — И о тех бедных людях, которые погибли в Англии. Они все жили здесь, знаете ли. Мы постоянно их видели.

— Ужасно, — посочувствовал я.

— А теперь нас всех очень волнует будущее.

— В каком смысле?

— Насчет завода.

— А что с ним?

— Дела там идут не очень хорошо, — объяснила она. — В прошлом ноябре они уволили треть рабочих. Такой был ужас, перед самыми праздниками. Из-за китайских тракторов, которые продавались в полцены от наших. И теперь в городе говорят о закрытии завода. Там работают мой муж и сын. Я не знаю, что мы будем делать в этих местах, если завод закроется. — Она смахнула слезу. — И эта трагедия, случившаяся в Англии с бедным мистером Шуманом и остальными. — Она замолчала, не в силах продолжить.

Спонсорство скачки «2000 гиней», вероятно, стало последней попыткой слабеющего гиганта найти новые рынки сбыта. А последовавшая бойня и потеря топ-менеджеров могли стать последним гвоздем, забитым в гроб компании.

— Так у вас высокая безработица? — спросил я.

— На текущий момент — нет. Но на заводе работают три тысячи человек. Ни один маленький городок не сможет разом трудоустроить такое количество людей. Многим придется уехать отсюда в Милуоки, варить пиво и делать мотоциклы.

— Пиво и мотоциклы? — переспросил я. Сочетание показалось мне странным.

— Пиво «Миллер» и мотоциклы «Харлей-Дэвидсон», — пояснила она. — Визитные карточки Милуоки.

— И как далеко отсюда этот город?

— Примерно в тридцати милях.

— Может, они смогут жить здесь и ездить туда на работу? — Я попытался подбодрить женщину. — Тогда все будет не так и плохо.

— Надеюсь, вы правы. — Но она в это не верила.

— Интересно, а что будет с Шуманами? — ввернул я в возникшей паузе.

— О них не волнуйтесь, — ответила она. — Денег им хватит. Только что построили новый дом. Точнее, особняк. Они позаботятся о том, чтобы получить все бонусы и пенсии до закрытия завода. Будьте уверены.

Очевидно, она не испытывала к Шуманам такой нежной любви, как могло поначалу показаться. А уж после того, как ее муж и сын лишились бы работы, для руководства «Делафилд индастрис» у нее точно не нашлось бы ни одного доброго слова.

Из тех, кому мы задавали вопросы, только один человек знал Мэри-Лу Фордэм.

Владелец магазина современной скульптуры.

— Отличные ноги. — И он многозначительно улыбнулся. Я ответил улыбкой, но вспомнил не ноги, а их отсутствие.

Мы медленно ехали по Лейк-драйв, всматриваясь в каждый особняк. Попали на улицу миллионеров. Дома стояли посреди больших садов, за внушительными заборами и запертыми воротами. Незваных гостей здесь определенно не жаловали. Нужный нам дом мы нашли, пусть и не без труда: хозяйка магазина подушек показала его нам с другой стороны озера. Действительно, не дом, а особняк, трехэтажный, из серого камня, под красной черепичной крышей. Лужайка спускалась к озеру и пристани, около которой покачивалась яхта.

Был ли хозяин этого дома мишенью ньюмаркетского взрыва? Жила здесь жертва или злодей? Друг или враг?

У меня был только один способ получить ответы.

Я нажал на кнопку аппарата внутренней связи, встроенного в кирпичный столб кованых чугунных ворот высотой в восемь футов.

Дороти Шуман при росте пять футов и восемь дюймов из-за своей худобы выглядела еще выше. Ее длинные, тонкие руки казались прозрачными и чуть тряслись, когда лежали у нее на коленях. Мы с Каролиной и миссис Шуман сидели напротив друг друга на двух зелено-белых диванах в гостиной, из окон которой открывался великолепный вид на озеро.

— Так вы встретились с моим Ролфом в Англии.

— Да, — кивнул я. — На ипподроме Ньюмаркета.

— В день взрыва? — спросила она.

— Да. Я был на том ленче.

Она пристально посмотрела на меня.

— Вам очень повезло.

— Да, — согласился я. Объяснил, что приехал в Чикаго по делам и решил узнать, как чувствует себя Ролф, после того как вернулся домой.

— Спасибо вам большое. Но Ролф еще не дома. Он проходит курс лечения в больнице в Милуоки.

— Ох, как жаль. Мне-то говорили, что он пошел на поправку, вот почему его и отправили домой.

— Его физическое состояние позволяло отправить его в Америку. Но боюсь, до выздоровления еще очень далеко. — Она с трудом держала себя в руках. — У него какие-то нарушения мозговой деятельности. — Она шумно сглотнула. — Он просто сидит и смотрит в никуда. Не узнает даже меня. Врачи пока не знают, удастся ли вернуть ему память. — Ее худенькое тело начали сотрясать рыдания. — Что же мне делать теперь?

Каролина подошла к миссис Шуман, села рядом с ней. Обняла.

— Извините. — Дороти достала из рукава бумажную салфетку, протерла глаза, размазывая тушь и вызывая новые слезы.

— Пойдемте. Вам нужно успокоиться и привести себя в порядок. — Каролина чуть ли не силой подняла миссис Шуман на ноги и повела к хозяйской спальне, которая, как и во многих современных американских домах, находилась на первом этаже.

Я оглядел гостиную. На столе у окна стояли семейные фотографии в серебряных рамках. Посмотрел на Ролфа Шумана в более счастливые для него времена, на Дороти, которая не выглядела такой заморенной. На некоторых Ролфа запечатлели при параде, на других — в желтой каске и заляпанных грязью сапогах на стройплощадке. На двух он был в костюме для поло, на первой победно вскидывал клюшку, на второй — получал серебряный кубок из рук мужчины, в котором я узнал известного американского политика с президентскими амбициями.

В этой комнате только фотографии и позволяли понять, каким человеком был Ролф Шуман.

Я открыл дверь в дальнем конце гостиной, не ту, через которую вышли женщины, и попал в кабинет Ролфа. Если в гостиной преобладал белый цвет, то в кабинете стены обшили панелями темного дерева, а по центру стоял большой дубовый стол. На одной стене висела карта Африки, на которой страны «нарисовали» кусочками шкур разных животных. Стену за столом украшала голова оленя с мощными рогами, кончики которых едва не доставали до потолка. И здесь были фотографии: Ролф Шуман в широкополой шляпе в африканском буше с карабином в руке, его левая нога стоит на убитом слоне; Ролф Шуман в высоких сапогах, с удочкой в одной руке и пойманным лососем в другой; Ролф Шуман в охотничьей куртке верхом на лошади. Ролфу Шуману определенно нравились кровавые виды спорта. Мне стало как-то не по себе, в немалой степени из-за безжизненных, стеклянных глаз оленя, взгляд которых тем не менее неотступно следовал за мной, пока я ходил по кабинету.