Инженер магии - Лиланд Экстон Модезитт

— Мерзавцы!

— Никого здесь нет, — говорит командир отряда, останавливаясь у фургона. — Они уже полдня как смылись.

На бурой листве распростерлось слегка припорошенное снегом тело толстого мужчины — судя по одеянию, спидларского купца. На его плаще расплылось темное пятно крови, а руки вытянуты, словно он пытался дотянуться до низкой стены.

Осматривая разбитый фургон, Кадара хмурится, приметив располосованный ударом клинка рулон голубого шелка. Другой рулон, такой же, но целый, обнаруживается под сиденьем возницы.

Проследив за ее взглядом, Брид спешивается, вручает ей поводья и опускается на колени у обочины.

— Что ты там выглядываешь? — спрашивает командир.

— Так, кое-что проверяю.

— Проклятые разбойники... — ворчит Ворбан.

— Ну, Брид, сознавайся: каким открытием ты удивишь нас сегодня?

Брид поднимается и с абсолютно бесстрастным видом вскакивает в седло.

— Что, плохо дело? — спрашивает, глядя на него, жилистый солдат.

— Еще хуже, чем ты думаешь! Там след — форменный кавалерийский сапог.

— Ну и что? — спрашивает командир, уже понимая, каков будет ответ.

— Это не разбойники. Регулярные войска, скорее всего кертанцы.

— Растолкуй, с чего ты вообще начал искать следы? — интересуется командир, жестом подзывая Брида поближе.

— Кадара нашла в фургоне два рулона шелка. Ты представляешь, сколько они стоят? Настоящие разбойники забрали бы все. Осмотр дороги показал, что все они были обуты одинаково. Видел ли ты когда-нибудь, чтобы вся шайка грабителей щеголяла в одинаковых сапогах?

— Свет и демоны! — командир трудно сглатывает. — Они просто хотели представить это преступление делом рук разбойников!

— Вот именно.

— Посмотрите, что там осталось, — дозволяет командир. — Покойникам их добро уже не понадобится.

В седлах остаются лишь командир, Кадара и Брид. Остальные обшаривают фургон.

— Отличный нож.

— Порезали шелк, гады...

— А деньжат не осталось.

— По коням! — командует предводитель.

— Спасибо, здоровяк, — с ухмылкой говорит Бриду жилистый солдат. — Благодаря тебе я разжился прекрасным ножом, да еще и вернусь из патруля раньше срока. Горячая еда да мягкая постель — это как раз для меня.

— Ну так радуйся, пока есть такая возможность, — отзывается Брид.

— Так стало быть, это кертанцы. Ну, как бойцы они медяка не стоят.

— Меня больше беспокоит, кто им эти медяки платит.

— Эх! — машет рукой жилистый, повязывая шею платком. — Что ты за человек: как что скажешь, непременно испортишь настроение, — он пришпоривает коня.

— Не нравится мне это, — говорит Кадара, подъезжая к Бриду.

— А что мы можем поделать?

— Домой теперь не вернуться. Белые перерезали путь на Отшельничий, и нынче туда плавают только контрабандисты. А я еще не настолько впала в отчаяние, чтобы обратиться к ним.

— Пожалуй, я тоже, — соглашается Брид.

— Это не просто пятно хаоса. Это начало распроклятой войны.

— Похоже на то.

— «Похоже»? И это все, что ты можешь сказать?

— А что еще я мог бы сказать? — со вздохом говорит Брид. — Порой мне жаль, что я не кузнец и целитель, как наш Доррин. Интересно, как у него дела?

— Наверняка, как обычно. Кует да исцеляет, исцеляет да кует, а все вокруг на него не нарадуются.

— Может быть, — Брид щелкает поводьями, чтобы сократить разрыв между ними и арьергардом отряда. — Но сдается мне, у него есть свои трудности. Такой уж выдался год.

Яррл поворачивает на наковальне металлический брус, подставляя его под равномерные удары Доррина. Потом кузнец снова отправляет заготовку в горн, а перед тем как вернуть на наковальню, достает пробойник. Доррин легко постукивает по пробойнику, образуя паз. Яррл достает вторую заготовку и помещает выступ точно над пазом. Точный удар Доррина, и металлическая затычка становится на место. Еще один удар, и Яррл, кивнув, возвращает деталь в горн.

Затем стальной прут закручивается спиралью, но эту работу кузнец выполняет сам. Доррин тем временем подгребает разворошенный древесный уголь.

Рейса заходит в кузницу и, остановившись у мехов, ждет.

Яррл раскаляет почти готовую пружину до вишнево-красного цвета и окунает ее в бак. Когда железо сереет, он вынимает пружину, опять помещает в горн и следит за накалом. Лишь когда кузнец откладывает деталь в сторону, Рейса заговаривает:

— Там парнишка пришел, назвался Ваосом. Спрашивает Доррина.

— Знаешь его? — поворачивается к Доррину Яррл.

— Это Кирилов конюх. Хороший парень.

— Бьюсь об заклад, пришел канючить работу, — ворчит Яррл.

Рейса, переступив через кучу ломаных тележных деталей, выходит наружу.

— Ты мог бы его взять, — негромко обращается к Яррлу Доррин.

— Зачем это? Ты что, уходишь?

— Я... — Доррин смущается. — Мне хотелось бы малость подзаняться целительством.

— Не скажу, чтобы меня это удивило, — бурчит Яррл, сплевывая в угол. — И когда ты уходишь?

— Я не хочу уходить. Мне хотелось бы по-прежнему работать здесь, но уделять некоторое время и целительству.

— Доррин, человек не может заниматься двумя ремеслами сразу.

— Мне кажется, я смогу. Ты позволишь мне попробовать?

— У меня никогда не было работника лучше, — Яррл снова сплевывает. — Иной за восьмидневку столько не наработает, сколько ты за полдня. Ты как, по-прежнему будешь трудиться с полудня до полуночи?

— Хотелось бы. Мне нравится кузнечное дело.

— Ну... — Яррл смотрит себе под ноги и кашляет. — Давай посмотрим этого паренька. Мне нужен кто-то на меха и точильный камень.

Ваос, русоволосый парнишка с зелеными глазами и здоровенным, чуть не во всю щеку, кровоподтеком, сидит на ступеньках крыльца и гладит Зилду, пытающуюся в благодарность отгрызть голенища его и без того драных сапог.

— Господин Доррин... Господин кузнец...

— Что случилось? — интересуется Доррин.

— Да эта история с Нисо... Форра сказал, что это моя вина; будто бы я дрыхну вместо работы. А я весь день вкалывал, и воз с сеном разгрузил, и стойла вычистил. А они мало что денег не заплатили, так еще говорят, что я должен даром отработать четыре восьмидневки.

— Иди-ка сюда, — подзывает паренька Доррин. Тот подходит. Коснувшись его щеки, целитель ощущает пульсирующую боль не только в ней, но и в спине.