Стань моей свободой - Ольга Славина

Голова кружится самую малость, но вспомнить почему-то трудно. Кто я? Алиса Полуночная, родившаяся 30 августа 1992 года, владелица книжной сети «Саркани». Уже неплохо, но что было вчера? Или сегодня?

Была примерка. Олеся отпросилась с работы, и мы поехали за свадебным платьем. О чём-то говорили, вроде даже важном, но мысли путаются, и вспомнить никак не удаётся. Всплывает только собственное отражение в платье мечты.

Не то.

Прощание. Дорога… Конечно, я должна была ехать к отцу и я поехала. Даже в палату поднялась, но что-то было не так. Зажмурившись, я хочу потереть глаза, но правая рука занята. Датчики, присоски и шланги. Да что со мной такое?..

Не со мной.

Оглушительно и резко, словно сковородкой по голове, накрывает осознанием. У папы остановилось сердце. В палате его не оказалось, сказали, что отец в реанимации. Обморок?.. Под кожей словно барабаны забили и, посмотрев на запястье, я вижу насколько быстрее начинает биться синяя жилка.

Ладно. Он жив, его вылечат, но не из-за обморока же я лежу пристёгнутая в стерильной больничной рубашке? В таких только операции делать, но я-то здорова. Здорова ведь?

Глазами нашарив в кровати маленький пластиковый пульт с красной кнопкой, я жму на неё дрожащими пальцами. Недолго, потому что новое открытие заставляет выронить вызов врача и застыть памятником самой себе.

Лучше бы я не помнила…

— Алиса Константиновна, вы меня слышите?

— Слышу, — мрачно отзываюсь я, сидя в уютном кабинете заведующего терапией.

— Вам необходимо операционное вмешательство, — продолжает уговаривать меня тёмноволосый мужик без имени, зато в белом халате, — иначе последствия могут быть катастрофическими.

— Насколько? — Я не слушаю, я ищу варианты и не нахожу.

— Вплоть до летального исхода…

С глухим стоном я откидываю голову на подушку, и именно в этот момент входит медсестра.

— Как вы себя чувствуете? — интересуется она с лёгкой улыбкой.

— Что со мной? — Может всё это мне приснилось?

— Алиса Константиновна, — запинается она, — я понимаю, что это неприятно, но такое бывает. В десяти случаях из ста, но случается.

— Что. Со. Мной.

— Вы потеряли сознание, — вздохнув, переходит она на деловой тон. — После осмотра терапевта и заведующего гинекологией, УЗИ органов малого таза и забора крови у вас была диагностирована гибель плода на сроке примерно четырнадцати недель. Вами было дано согласие на чистку путём выскабливания, операционное вмешательство успешно провёл зам. заведующего хирургическим отделением Пылов Игорь Иванович. В данный момент все показатели в норме, а вашему здоровью и жизни ничего не угрожает.

— Я действительно была беременна? — тихо, чувствуя как изнутри меня затягивает изморозь, спрашиваю я.

— Были, — сочувствующе улыбается она. — Но это не приговор, десять процентов всех беременностей становятся неразвивающимися…

Не приговор. Это не приговор.

Я не хотела ребёнка и вот, пожалуйста. Получите-распишитесь.

Первый смешок вырывается против воли, заставив медсестру замолчать. Лекция о втором шансе прерывается на середине, а её взгляд смешит. Не приговор? Конечно, нет.

Просто у меня не будет детей. И любящего мужа не будет. И по-настоящему счастливой семьи. У кого угодно, но не у меня. Мой предел — замуж по расчёту и череда любовников в перспективе. Заслужила ли я? Наверное, да, раз даже начавшуюся беременность не распознала. Четырнадцать недель. Это ведь больше трёх месяцев, во время которых я психовала, пила и занималась сексом не чувствуя ничего.

Это, вообще, возможно?!

Только у таких идиоток, как я. Хотя, стоп, я же…

— Как вы узнали срок? — резко прекратив веселье с ноткой истерии, я поднимаю тяжёлый взгляд на медсестру.

— По размеру матки и плода, — пожимает она плечами, — и по документам, которые привёз ваш жених.

— Привет.

На город только-только начинают опускаться сумерки. Жалюзи на окне раздёрнуты, видимо, чтобы парк за окном поднимал мне настроение. Раскрашенный всеми оттенками оранжевого, закат и виднеющиеся верхушки ёлок действительно красивы, но с задачей не справляются.

И Кир не справится, хотя он, прислонившийся плечом к косяку двери, явно так не считает.

— Привет, — ровно отвечаю я и возвращаю взгляд к окну, в котором из нового разве что битвы за карниз между воробьями и голубями. Пока счёт равный.

Вставать мне не запрещали, даже наоборот, но не хочется. Впервые в жизни вообще ничего не хочется и это неуютно, поэтому я лежу поверх одеяла и просто смотрю.

— Ты очень красивая. — Кирилл присаживается на подлокотник кресла, единственного в палате.

— Это что-то новенькое, — хмыкнув, я перевожу взгляд на него. — Тебе ведь всё рассказали?

— Ты стала звездой клиники, — отшучивается он, — не так часто посетители становятся пациентами в процессе гостевого визита.

— Врёшь. — Почему-то именно в этот момент мне особенно жаль смотреть на умного и сильного мужчину, зная, что Кир один. И таким останется.

— Вру, — легко пожимает плечами он и пересаживается в кресло.

— Зачем ты пришёл? — Вздох не относится к вопросу, просто иногда мне становится тяжело дышать. Словно на грудь взвалили булыжник, размером с две моих головы.

— Ненавижу больницы, — кривится Кир, — и знаю как тут скучно. Поэтому я решил добровольно скрасить твой досуг. Сколько тебе ещё здесь лежать?

— До завтра. Утром обещали отпустить домой, если я буду примерной девочкой и стану добросовестно ходить на приёмы.

— А ты будешь?

— А у меня есть выбор? — зло фыркаю я, впервые с того момента, как очнулась, почувствовав себя живой.

— Выбор есть всегда, — заезженная присказка заставляет скривиться уже меня. Помолчав, Кир добавляет: — Принести тебе ноут? Он ведь внизу в машине?

— Не хочу. — Оранжевого за окном становится всё меньше, солнце постепенно скрывается за верхушками ёлок.

— А чего хочешь? — Серьёзный Кир, решивший спасти меня, во что бы то ни стало.

Вот только от самой себя не сбежишь. Ни от пустой самоуверенности, ни от дурацкого характера, ни от грёбаной самонадеянности, которая сегодня обернулась прахом.

Я. Была. Беременна.

Была.

И с этим придётся как-то жить.

— Вернуться на пять лет назад, продать всё, что можно и стать буддийским монахом. Ты не в курсе, к ним женщин берут?

— Берут, но тебе не понравится, — насмешливо хмыкает он.

— Мне и сейчас не нравится.

Что он может ответить? Ничего. Да я даже сама себе ничего не могу ответить просто потому, что не понимаю что дальше. Пусть я не хотела детей, пусть истерила бы первые недели, но это ничего не значит. Узнав о беременности, я бы перекроила себя, смогла принять и полюбить того, ближе кого у меня не будет. И справилась бы, несмотря ни на что справилась, если бы не очередная подлость того, кто…