Стань моей свободой - Ольга Славина

— Андрей не имеет отношения к Аллиному увольнению, — криво улыбнувшись, снимаю я её муки совести. — Оно касается только её и меня, так что не переживай, твоё признание ни на что бы не повлияло.

— Вы уверены? — выдохнув, выпрямляется она. — Потому что я пойму, если вы не захотите больше со мной работать. Да и с Аллой мы родственницы…

— Лер, иди работай, — фыркаю я.

Господи ты боже мой! Ребёнок ведь, форменный ребёнок! И разницы-то у нас всего лет шесть, но даже в семнадцать я не была такой добродушной. Хотя, как показало время, может и стоило бы попробовать.

— Точно? — Широко раскрытые зелёные глаза заставляют меня рассмеяться.

— Кыш! Там на кассе нет никого, а ты тут покаяния устраиваешь! — пока я насмешливо качаю головой, Лера успевает несмело улыбнуться и, оглядываясь, покинуть кабинет.

Андрей… Да какая теперь уже разница!

— Алиса Константиновна, вы освободились? — Женя появляется в дверях почти сразу после того, как уходит Лера.

— Проходи, — отодвинув мышь, вздыхаю я. С другой стороны, я сама решила разобраться со всем и сразу именно сегодня. — Сядешь?

— Сегодня вы уволили Аллу, — присев туда, где только что винилась Лера, начинает он, — и сразу назначили меня.

— Это первый мой офис и он не должен оставаться без присмотра, — пожимаю я плечами. — А про назначение ты знал задолго до сегодняшнего дня.

— Вы собираетесь уехать? — ненавязчиво, словно между прочим, интересуется Карежин.

И я бы уехала, но взяла на себя слишком много обязательств.

— Не собираюсь, — не сдерживаю я очередной вздох, — но следующие год-полтора я не смогу проводить в «Саркани» столько времени. У меня возникли… дела.

— Вы беременны? — прямо спрашивает охреневший в край Карежин.

— Женя, — опасно прищуриваюсь я, — ты не охамел?

— Вы сами назначили меня управляющим, — не смущается он. — Я должен знать, к чему готовиться.

— Вот и управляй «Саркани», а не мной! — прорывается раздражение, и я беру в руки карандаш. — Не заставляй меня жалеть о принятом решении.

Их неудачных итак было слишком много.

— Извините, если перешёл черту. — И перешёл бы ещё сотни таких, по взгляду видно, если бы не мой неизменно жёсткий и недвусмысленный отказ.

Хватит с меня. Не надо больше ни любви, ни страсти, ни чувств. Нахлебалась по горло.

— Извиняю.

Взглянув на время, я поднимаюсь. Пора на примерку.

— Ты… уверена? — скептически настроенная, Олеся допивает свой бокал шампанского.

— А почему бы и нет, — насмешничаю я, повернувшись боком. — В конце концов, это не самая идиотская моя выходка.

— Серьёзно? — издевается она. — Значит, я что-то пропустила.

— Как тебе? — вместо ответа интересуюсь я, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону.

— В твоём стиле, — хмыкает Олеся, — дерзко и сверх меры сексуально. Только дальше-то что?

— А ничего. Стану мужнею женой, — усмехнувшись, спускаюсь я с подиума, придерживая платье. — Он же так этого хотел…

— Лиссет, — со стуком поставив бокал на стол, Олеся подходит ко мне, — я никогда тебя ни о чём не просила, но сейчас прошу. Пожалуйста, не надо! Даже понимая все твои причины, я просто не хочу, чтобы тебе снова было больно. Месть этого не стоит!

— Разве я мщу? — вздёрнув бровь, я достаю телефон, чтобы посмотреть время. — Я, моя дорогая Олеся, делаю одного из шестидесяти восьми миллионов российских мужчин счастливее. Самым счастливым в мире, по его же словам.

— Лиссет… — А вот и укор.

— Он сам этого хотел и сам настаивал, забыв, что своих желаний стоит бояться. Особенно, если это — желание взять меня замуж.

— А ты? — подаётся вперёд Олеся.

— А я в любой момент могу подать на развод.

О том, как отреагируют гости, увидев меня в свадебном платье, я и думаю всю дорогу до больницы. Олеся права, оно действительно в моём стиле и по-настоящему мне нравится, в отличие от всего остального воздушного и сказочного.

Моё платье сказочным не назовёшь. Длинные рукава из белого кружева, подклад телесного цвета и облегающий силуэт. Ничего особенного, если бы не казалось, что верхний слой кружева надет на голое тело.

Привычно накинув на плечи халат, я прохожу по коридору и поднимаюсь на второй этаж.

— Стойте, подождите! — я не дохожу до папиной палаты буквально пару метров, оборачиваясь к спешащей медсестре. — Алиса Полуночная? Дочь Константина Полуночного?

— Да, это я. Что-то случилось?

— Полчаса назад Константина Игоревича перевели в реанимацию, у него произошла остановка сердца, — беспокойно глядя на меня, сообщает она.

— Не может быть, — с вежливой улыбкой отзываюсь я, — я разговаривала с отцом час назад, и всё было в порядке. За это время просто не могло ничего случиться. — И всё бы ничего, но в собственном голосе я слышу дрожь.

— Алиса Константиновна…

— Вы мне врёте! — зло развернувшись, я дёргаю дверь палаты.

Никого.

Действительно, никого и паника ледяной рукой сжимает сердце. Папа не может умереть. Просто не может. Не после того, как заново научился говорить и начал сам вставать с кровати! Он не может бросить меня снова, потому что этого раза я могу и не пережить.

Чувствуя, что начинаю задыхаться, я ищу рукой опору.

— Алиса Константиновна! — кто-то хватает меня под руку и кричит в коридор: — Врача в двести десятую! Срочно!

— Он умер, да? — шёпотом спрашиваю я, чувствуя внезапную резь в животе.

— Нет, он в реанимации, все хорошо. Состояние стабильно… Мы следим…

И я бы поспорила, но в глазах темнеет, закладывает уши, а сознание уплывает. Не могу больше. Так — не могу. У меня больше нет сил держаться, нет сил улыбаться и быть сильной.

Папа…

Они в три голоса уверяли меня, что всё позади. Что ничего не случится, что он идёт на поправку. Что отец сможет довести меня до алтаря.

Нарастает боль в животе, меня бросает из жара в холод, и я падаю, но до пола не долетаю. Кто-то подхватывает, что-то говорит, но какая теперь разница…

Дышать становится всё сложнее, и впервые в жизни я самым банальным образом теряю сознание.

Глаза открываются не то чтобы с большим, но всё-таки трудом.

Взгляд без узнавания скользит по светлым стенам, потолку, двери и возвращается к ногам. Они укрыты одеялом и, пошевелив, я вижу как движутся пальцы под ним. Не паника, но растерянность.

Почему я в палате? Что случилось?